Сердце стального дракона. Лекарь поневоле - Кира Иствуд

Губы Шейна холодные... и этот холод идёт изнутри стального, волнами расходится от чернильной паутины, что оплела бледное лицо. Я вдруг ощущаю нечто… злое, колючее, оно касается моих губ через ледяные губы Шейна. 

Прижимаюсь сильнее, пытаясь ухватиться за странное ощущение. Колючее нечто шевелится и медленной змеёй  начинает переползать, переливаться из дракона в меня, обдавая душу космическим холодом…

А потом губы Шейна вздрагивают под моими. Получилось?

— Шейн! — я обрадованно отстраняюсь, но дракон вдруг заключает меня в клетку рук, отчаянно притягивает и целует сам. Удивлённый вздох скользит между нами. Сплетается с рваным дыханием. 

А между тем в солнечном сплетении наливается ледяной шар. Он заполняет грудную клетку, давит на сердце, захватывает лёгкие, и вот уже не хватает воздуха, а волна страха поднимается к горлу.

Пространство вокруг вдруг начинает заливать белое сияние, такое яркое, что слепит. Этот свет исходит от меня. Тело наливается тяжестью, а руки падают безвольными плетьми, ноги подгибаются, словно кто-то ударил под коленки.

— Больно... — шепчу.

Дракон резко отстраняется. Он тяжело дышит, словно пробежал спринт, а его лицо вновь чистое, хотя шея всё ещё захвачена болезнью. У меня мысли путаются, в голове туман, в груди жжёт холодом, и этот свет… Что вообще происходит? Шейну стало лучше? И почему мне так плохо?

Пока я пытаюсь разобраться, дракон берёт меня на руки и поднимается в полный рост. Снаружи раздаётся яростный визг, но крылья надёжно защищают нас от обезумевшей злобной твари.

Шейн тяжело идёт вверх по каменному утёсу. У меня кружится голова, в висках стучит.

— Я странно себя чувствую, — бормочу, цепляясь за его плечи. — Словно пьяная… и сил нет.

— Да, ты прилично хлебнула, — непонятно отвечает дракон. Голос у него глухой, надсадный, словно он кричал три часа кряду.

— Хлебнула? Чего именно? — я смотрю на его губы.

— Моей магии. В груди давит?

— Да…

— Это искра. Она переполнена энергией… С непривычки тяжело. Но могло быть и хуже.

— Это из-за поцелуя?

Стальной кивает.

“Проснулся от поцелуя, как принцесса”, — думаю я и почему-то хочется хихикать. Я и правда, как пьяная. Стыд запоздало трогает щёки жаром, но я рада… рада что, Шейн пришёл в себя. 

Да уж, таких поцелуев в моей жизни ещё не было. Сердце едва не встало, ноги подогнулись, пусть и не из-за преизбытка романтики… Может, стальной не распустил гарем, а он у него вымер? У Шейна всё с риском для здоровья, даже поцелуи! 

Вот только Шейну не до смеха, он недовольно смотрит и хмурится, тяжело переставляет ноги. Мы уходим всё выше.

— Я так испугалась, — шепчу. — Не знала, как тебя по-другому привести в чувство. Ты ни на что не реагировал.

— Мне нужно было время, чтобы справиться.

— С болью?

Шейн отвечает с заминкой:

— Да.

От этого ответа у меня в сердце словно проворачивается нож.

— Я боялась, что этот монстр снаружи… что он изранит крылья.

— Драконья чешуя крепкая. Зря волновалась. А теперь отдохни, хватит болтать, — хмуро говорит дракон. От меня до сих пор исходит свет, но в тёмных глазах он не отражается.

— А поцелуй… — шепчу. — Ты слил через него часть негативной энергии?

— Верно, — рычит Шейн, — не представляю, как тебе в голову пришло полезть целоваться в такой ситуации. Знаешь, ты совершенно без тормозов. Совершенно. Вообще не думаешь, что творишь.

— Почему ты злишься? Я же хотела как лучше!

— Всё! Спи!

Я хочу возразить, но ошейник вдруг нагревается, а взор застилает темнота. В голове словно принудительно выключают свет, и задёргивают шторы. Прежде чем успеваю возмутиться, сознание проваливается в сон.

Мне снится кошмар… Снится, словно мы всё ещё стоим посреди скал, укрытые драконьими крыльями, вот только Шейн не приходит в себя, чтобы я не делала. Чернота ползёт по его лицу словно тень смерти и вскоре на коже не остаётся ни единого светлого участка. И тогда стальной падает на колени, а из тёмных глаз льётся наружу алая боль. Она заливает его колени, мои руки. 

Сверху визжит гигантская сороконожка. Когда я поднимаю взгляд, то вижу, как она прорывает зубами перепончатые крылья, тянет к нам жуткие лапы. А я кричу от ужаса, кричу так, что закладывает уши…

И просыпаюсь. 

Вокруг темно, но у меня получается понять, что я в пещере. Лежу на свалявшемся сене, прикрытым остатками плаща. Ко мне подходит Шейн, вглядывается в меня.

— Алиса, ты как? — в его голосе звучит беспокойство. Неужели я кричала?

— Кошмар приснился… — Я щурюсь, чтобы рассмотреть дракона в темноте.

Он голый по пояс. Крылья сложены за спиной, болезнь остановилась на шее, лицо светлое. Слава богам! А раз мы в пещере, значит ушли от той твари… и тут же вспоминаю почему уснула. Шейн насильно меня усыпил!

— Ты обещал, что не будешь управлять мной через ошейник! — обвиняюще выпаливаю я.

— Мы теперь на “ты”? — поднимает брови Шейн. Он не выглядит виноватым, я невольно обвожу взглядом его тело. Идеальные кубики пресса, мышцы словно вылепленные скульптором и жуткая язва на груди. Во все стороны от неё расходятся чёрные языки, обхватывают Шейна как злобная медуза.

— Раз уж ты не соблюдаешь правила, то и я не буду, — бормочу. 

— Значит, мы теперь без правил? — остро ухмыляется Шейн. — Как скажешь.

У меня подскакивает пульс. Я понимаю, что глупость сморозила, и она мне ещё аукнется, но отступать не собираюсь. Гордо вздёргиваю подбородок. 

— Далеко ещё до башни? — спрашиваю.

— Завтра к середине дня дойдём. А сейчас уже поздний вечер. Скоро окончательно стемнеет и будет совсем ничего не видать. 

Шейн отворачивается, отходит на два шага. Я с беспокойством оглядываю его крылья. Они уходят вверх костяными наростами, отливают сталью. Вроде, они и правда в порядке...

— Как искра? — вдруг спрашивает Шейн. — Давит? Слабость есть? 

Прислушиваюсь к себе. 

— Нет, — говорю. — Всё нормально. Даже спать совсем не хочется.

Я и правда чувствую себя преотлично, словно хлебнула энергетика или сходила в дорогущий спа. Даже подвёрнутая нога совершенно не болит, словно она давно уже здорова.

Холод под рёбрами сменился на мягкое тепло. Это и есть искра? Мне вспоминается, как Шейн говорил однажды, что другие драконы и люди могут “переваривать магию”, меняя её направленность и