Сладкая горечь - Стефани Данлер

Он хмыкнул. Достав нужное вино, я подошла заглянуть через его плечо на ряды составленных кое-как, не возвращенных на место бутылок. Я уже сто раз их перебирала.

– Эй, да у тебя кровь идет! – заметила я.

Он поцарапал где-то руку. Услышав мои слова, он рассеянно на нее посмотрел, а я – инстинктивно – поднесла его руку ко рту и лизнула порез. На языке – привкус металла, соли, меня словно ударила искра. Когда до меня дошло, что я сделала, я оттолкнула его руку. Я выдохнула, а он вдохнул, его ноздри раздулись. «Что, слабо?» – спрашивал мой взгляд. Я чувствовала, как на глаза у меня наворачиваются слезы, я чувствовала, что земля ушла у меня из-под ног, я чувствовала, что плавлюсь…

– Прошу прощения.

На пороге стояла Симона. Я моргнула, недоумевая, что именно я сейчас вижу.

– Где «Опус»?

Глянув на свои руки, я подошла к ней с бутылкой. Я ждала какого-нибудь саркастического замечания. «Ну, я и сама бы так сделала», – вот что сказала бы Хизер, а Ари рявкнула бы: «Какого черта, Скиппер, драная ты сучка». Меня любое устроило бы. Симона же не сказала ничего, но только смотрела на нас. Она промолчала, и я поняла, что облажалась.

– Хочешь персиковую вкусняшку?

Я тупо посмотрела на Хизер. Я основательно облажалась, поэтому, когда вторая половина смены превратилась в запару и сущий хаос, решила, что это моя вина. Гости первой посадки засиделись дольше положенного, они сидели и довольно попивали водичку, а вторая посадка уже переминалась с ноги на ногу, нетерпение, тревога и раздражение собирались в зале ядовитым обликом. От самых востребованных столов внезапно отказывались: они-де слишком близко к станции официанта, слишком близко к туалету, слишком маленькие, слишком изолированные, слишком шумные. Официанты ошибались с заказами. Они толпились у кухни, стараясь как можно дольше не говорить об ошибках Шефу, выдумывая заковыристые истории, почему случившееся не их вина. Шеф театрально швырял еду в мусор (пока Говард не вмешался), а после начал перекладывать вину на зал.

А еще история с «Опусом»… Мне очень хотелось обвинить Джейка, но я не могла. По неведомой причине я достала не 2002 год, а 1995-й. По неведомой причине Симона презентовала его гостям, открыла, налила им продегустировать. По неведомой причине Говард заметил это, когда обходил зал.

– А, девяносто пятый, просто невероятная бутылка! – разулыбался он. – Как вам сегодня пьется?

Крепыш за столом сумрачно хохотнул.

– Лучше две тысячи второго, который я заказал. Спасибо вам.

– Ты слышала? – спросила Ари, проносясь мимо меня с тарелками. Минуту спустя она вернулась с пустыми руками и добавила: – На сей раз Симона взаправду налажала.

Я увидела их с Говардом у станции официантов. До меня донесся его голос, спокойный, без обычной вкрадчивости, просто резкий:

– Только для особых гостей… огромная утрата… Не похоже на тебя.

Нет, хотелось закричать мне, это не она была, а я. Но я видела, как Симона кивнула, помада у нее стерлась в середине губ, там, где она их прикусывала. Мне стало нехорошо. Пришла забрать кофе Хизер, и я призналась в содеянном.

– Бывает, – отмахнулась от меня Хизер.

– Но Симона…

– Это правда ее вина. Она презентовала вино, она вслух назвала винтаж, она обратила их внимание на год на этикетке. Ей следовало бы заметить. Поэтому ведь она старшая смены, а ты бэк на подхвате.

Меня это не удивило.

– Хочешь персиковую вкусняшку?

– А что это?

– Просто ксанакс.

Она достала таблетку персикового цвета.

– Думаешь, я смогу выполнять на этом работу?

– Твою работу мартышка на ксанаксе делать сможет, тыковка. И, вероятно, налажает меньше. Это же не настоящий наркотик.

И не настоящая работа, подумала я, беря таблетку. К сервисному бару подошла Симона.

– Мои капучино за Сорок Третий?

– Уже ушли, – с готовность оттарабанила я.

Я лично отнесла их всего через пять минут после того, как она пробила заказ, приготовила их раньше пяти других тикетов.

Она повернулась к Хизер.

– У тебя еще есть?

Закинув таблетку в рот, она проглотила не запивая.

– Симона, мне очень…

– Пустяки, – сердечно сказала она. – Хизер, Восемьдесят Шестой стол «Опус» девяносто пятого. Это была последняя бутылка.

Таблетка застряла у меня в горле. Я все сглатывала и сглатывала, но она растворилась там и на вкус была как кислая кровь Джейка. Остаток смены он со мной не разговаривал.

Кофемашина всегда была горячей зоной. Тем, кому выпала смена «на напитках», полагалось драить ее с особым тщанием, и я считала, что остальные бэки тоже так поступают. Но когда из портафильтра, который я только что взяла в руки, вылез таракан, когда я всем этим швырнула о стену, разметав по стойке молотый кофе, оставив отметину на стене, когда насекомое – невредимое – убралось восвояси… ну, я перестала относиться к чистке кофемашины так уж серьезно.

Зое полагалось быть нашим генералом в войне с насекомыми, а на деле это свелось к тому, что она просто заказывала и заказывала разные моющие средства и орала по телефону на разных дезинфекторов. Каждый новый обещал истребление в течение нескольких часов, каждая оранжевая бутыль с черепом и костями обещала смерть. Зоя оклеивала бутылки спрея бумажным скотчем, на котором писала, где им следует пользоваться: Кофемашина, Слив бара 1, Слив бара 2. Зоя модифицировала чеклисты дополнительных работ, заказывала специальные тряпки, чтобы вычищать ледогенератор, особые синие полоски бумаги (брать их в руки следовало, только надев резиновые перчатки), которые полагалось вешать там, где развелись дрозофилы.

Не сделала Зоя одного – не избавилась от тварей. К моему глубокому удивлению выяснилось, что от центра до окраин во всех до единого ресторанах Нью-Йорка есть насекомые. Я все еще согласилась бы есть с полу в кухне – там было чисто, как в операционной. В наши обязанности входило оберегать покой и неведение гостей, которым не по зубам жестокая правда города. В сущности, за это они нам и платили. Мы говорили: «Это просто зима», «Это просто из-за сквера», «Это просто стройка дальше по улице», «Это же «Блю-Уотер-гриль». И все это было правдой.

Однако, когда Уилл нашел доисторического вида сосульку-таракана, даже мне захотелось бежать блевать. Таракан изысканно застыл в ледяном кубике. Уилл выковырял его из ведерка для льда. Разинув от изумления рты, мы передавали его друг другу, пока он не начал таять. На такое мы говорили «Мать Вашу Черт Бы Его Драл. Гад-Ость».

Я делала свое и ставила инициалы в чеклистах Зои, которые висели на досках объявлений над рабочими станциями. Но однажды, когда я вешала мой передник на крюк, он упал в щель за морозильной камерой. Когда я заглянула туда, стена оказалась покрыта насекомыми. Покрыта!!! Семьи, поколения тараканов размножались, питались, умирали в уюте под теплосбросами холодильника. Я перестала так отчаянно сражаться. Мы были в меньшинстве.