Сладкая горечь - Стефани Данлер

– Понятно, – сказала я, не вполне уверенная, что поняла.

– Если вернуться к нашему удачному примеру, те двое хотят играть в маргиналов, хотят жить «La Vie Boheme»[33]. Они хотят питаться в столовых для работяг, ездить на великах, рвать на себе одежду, высокопарно дискутировать об анархии. А еще они хотят покупать одежду в универмагах «Дж. Крю». Они хотят вечеринки с органической курятиной и хотят ездить в отпуск в Индокитай, и работают они в «Америкэн экспресс». Они ходят сюда, но не способны доесть заказанное.

Я откусила еще свинцового сэндвича.

– А что, нельзя этого хотеть?

– Дорогуша, нельзя принять эстетические решения, не приняв этических. Вот что выдает в них фальшивку.

Я заставила себя проглотить откушенное.

– Не волнуйся. Ты не такая.

– Я знаю. – Прозвучало так, словно я защищалась.

– Мы все не такие. Даже если ты выросла в загородном клубе – у тебя, кстати, на лице это написано, – сейчас в тебе борьба. Вот это настоящее. Что бы ни было у тебя за плечами, я не вижу на тебе печати мамочки с папочкой.

– Ты думаешь, я выросла в загородном клубе?

– Не думаю, а знаю.

Он просто высасывал из меня силы.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Возможно. А ты ничего не знаешь обо мне. И никто ни о ком ничего не знает.

– Ну, сомневаюсь, что от этого много толку. Иногда люди… не знаю… ходят пообедать, или выпить кофе, или что-там еще… знакомятся поближе.

– И что потом? Живут долго и счастливо?

– Не знаю, Джейк. Я пытаюсь разобраться. – У меня ныла голова. Я оперла ее о руку и отхлебнула большой глоток выдохшегося пива.

– Не напивайся.

– Прошу прощения?

– Ты неряшливая, когда пьешь.

С меня хватит! Пошире открыв рот, я опрокинула в него кружку с жутким пойлом, не вошедшая жидкость выползла из уголков рта и потекла по шее. Закончив, я сказала:

– А пошел ты, и доброй ночи.

– Эй, сорвиголова.

Нормальный мужик на этом примитивном фарсе свидания накрыл бы ладонью мою руку и извинился. Он выказал бы ровно ту толику уязвимости, которая убедила бы меня остаться и продолжать допытываться. Джейк из Чайна-тауна, Джейк из сальных столовок, Джейк курчавых волос в беззонтовом городе – он скользнул мне рукой под рубашку и, положив ладонь на ребра, толкнул назад на табурет. Он убрал руку, пальцы у него были ледяные, но у меня возникло ощущение, что меня обожгли – как тавро.

– Ты, как лампочка, светишься, когда пьешь.

Я выдохнула.

– Какое утешение!

– Это правда. Принимай как есть.

– Ну хоть что-то.

Сумочка уже лежала у меня на коленях, но когда вернулась официантка, я заказала еще пива. Мои ребра, моя жизнь, мой поезд…

– Ты слишком много читаешь Генри Миллера, – сказала я ему. – И потому считаешь, что вот так можешь обращаться с девушками.

– Ты лет на десять промахнулась, но да, раньше я много читал Генри Миллера.

– И кого ты много читаешь сейчас?

– Я вообще больше не читаю.

– Серьезно?

– Называй это кризисом веры. За два года я не прочел ни одной книги или газеты.

– Ты поэтому бросил свою диссертацию?

– Кто тебе рассказал?

– Не знаю. Симона, наверное.

– Симона тебе этого не говорила.

– А вот и говорила!

Она ничего такого не говорила, но по его внезапной настороженной внимательности я поняла, что это правда.

– Но тебе должна быть больше по вкусу Анаис Нин, верно?

– Не то чтобы. – На самом деле я такая, или была, или всегда буду.

– Мы оба – неидеальные типажи. – Он улыбнулся, и улыбка была мягкой.

– Ты по мне скучал, – сказала я, не вполне в это веря, когда произносила фразу, но зная в душе.

– Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, что по тебе скучал?

– Нет, по правде сказать, я хочу, чтобы ты вел себя по-человечески и не говорил гадости.

– Я гадости говорю, потому что ты молода и тебя нужно наставить на путь истинный.

– Меня уже тошнит от этого. Молода, молода, молода – только это и слышу каждый день напролет. Но я знаю твой секрет. – Понизив голос до шепота, я подалась к нему. – Вы все до ужаса боитесь молодых. Мы напоминаем вам о том, каково это иметь идеалы, веру, свободу. Мы напоминаем вам обо всем, что вы потеряли, став взрослыми, циничными, отупелыми, пресыщенными, разбавив компромиссами жизнь, о которой мечтали. А я? Мне пока незачем идти на компромисс. Я не обязана делать решительно ничего, чего не хотела бы. Вот почему ты меня ненавидишь.

Он посмотрел на меня, и я поняла, что он думает о том, что меня пора наставить на путь истинный.

– Тебя всегда недооценивают?

– Понятия не имею. Я слишком занята тем, что стараюсь не облажаться.

Он все еще смотрел на меня: на мои плечи, мою грудь, мне в промежность. Когда он так обшаривал меня взглядом, на меня словно паралич нападал.

– Знаешь, – начал он и подался вперед. Наши колени соприкоснулись. Я видела его поры, крошечные точки вокруг его носа… – У меня ощущение, что ты исключительно… словно в тебе огромная сила. Я почувствовал это, когда мы целовались, я почувствовал это, когда ты говорила только что. Словно оголенного провода коснулся. Но потом я смотрю на тебя, и вижу, что, когда трезвая, ты свою силу сдерживаешь. Возможно, пока тебе не надо идти на компромиссы, но тебе придется выбирать между своим умом и своей внешностью. Если ты этого не сделаешь, пространство выбора будет все сужаться и сужаться, пока и выбора-то не останется совсем, а тогда придется брать то, что дают. В какой-то момент ты решила, что безопаснее быть красивой. Ты сидишь на коленях у мужчин, слушаешь их идиотские шутки и хихикаешь. Ты позволяешь им утешать тебя, продавать тебе наркотики и ставить выпивку, позволяешь им готовить себе особые блюда на кухне. Разве ты не понимаешь, что, делая все это, ты… – Он вдруг вскинул руку и сжал у меня на горле. Я перестала дышать. – …задыхаешься.

Я держала голову неподвижно, как вазу, как что-то бьющееся, что дало трещину и эта трещина все расширяется.

– Я тоже это почувствовала. Когда мы…

У него зазвонил телефон. Более противного звука и представить себе невозможно. Даже у Джейка вид стал раздраженный, но, глянув на номер, он соскочил с табурета и ушел в туалет, а я все продолжала сидеть неподвижно, боясь пошевелиться.