Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

— А как же Тансык? — спросил он.

— Тансык тоже дурак. Я пойду и скажу ему: «Брось машину!»

Тансык молча выслушал Айдабула, выкурил трубку и кивнул:

— Айда!

Весь полукилометровый путь от кузницы до конторы они проклинали машины и мечтали о том, как будут возить саксаул и получать мануфактуру кусками.

— Тьфу… — Елкин выругался. — Час от часу не легче. Ну, что случилось?

— Вот он. — Тансык вытолкнул Айдабула вперед. — Он говорит, машины не любят казахов. Он скверный человек.

Айдабул, сообразив, что начинается неприятность, начал слезно оправдываться:

— Джаиров велел. Джаиров мне дал халат и сказал: «Будешь ты член правления…» Я бедный дурак…

Пригласили Джаирова. Караванщик, выслушав обвинение, с укором покачал головой:

— Наша весь караван идет в степь, домой.

— Почему же весь? Ты можешь уходить.

— Весь, весь, так надо. — Джаиров снял шапку. — Расчет есть, прощай!

— Нет, не прощай! — Елкин толкнул караванщика в глубь конторы. — Борискин, поболтай с ним! — сам вышел к погонщикам и объяснил, что Джаиров уходит в аул — согласны ли работать они. Будет у них новый председатель.

Погонщики переглянулись, подтолкнули друг друга локтями.

— Наша тоже в аул. Мануфактура, чай, сахар…

— Ну, ну?..

— Наша нет верблюд. Наша лучше уйдет.

Елкин потер лоб, шею, высморкался и рванулся к верблюдам:

— Этот чей? Этот, этот?

— Джаиров, Джаиров…

Три четверти верблюдов оказались джаировскими.

— Вот так артель… — пробурчал Елкин, потемнел всем лицом, но тут же успокоил себя: — Введем в берега, введем.

Он вернулся в контору и начал выспрашивать Джаирова:

— Какого аула, района, сколько лет, много ли верблюдов?

— Пять. — Всего несколько месяцев назад Джаирову был поставлен такой же вопрос человеком из районного исполкома. Он назвал пять, и это пошло на пользу: прислали совсем небольшой налог.

— Подпиши! — Елкин придвинул лист опроса.

Джаиров подписал с облегченным вздохом. Почему не подписать: пять верблюдов — не такая большая штука, можно всех отдать в казну.

— Дай-ка деньги! — сказал Елкин.

Караванщик долго не мог найти бумажник, руки путались во множестве карманов, но все-таки нашел и отдал деньги Елкину.

Тот отсчитал сорок рублей и протянул Джаирову.

— Вот тебе сорок рублей! — Каждая верблюжья спина за один поход оплачивалась восемью рублями. — Теперь можешь в аул.

Джаиров, Айдабул и погонщики шумели около тюков с мануфактурой. Джаиров и Айдабул тащили их к спине верблюда, погонщики же не давали. Елкин, стоя в прорезе юрты, глядел на суматоху и шумно посапывал. На его шее напряглись две темно-синие жилы. Он подошел к погонщикам и сердито крикнул:

— Все ваше, все! — Подозвал Джаирова: — У тебя сколько верблюдов, пять? Возьми их и уходи! Понял?

У караванщика неестественно широко открылся рот, будто в него вставили распорку, носки сапог поднялись вверх. Елкин протянул руку поддержать готового упасть человека, но караванщик отпихнул ее.

Караван из пяти спин уходил по горячим сверкающим барханам. Оставшиеся верблюды ревели и пытались бежать за ним, но плотный частокол погонщиков с бичами крепко держал их в своем кольце. Айдабул, напоминая собой нарядную карусель, крутился на одном месте и визжал:

— Ой, ой! Бедный я, бедный дурак!

Он хотел было уйти с Джаировым, он уже взгромоздился на верблюда, но караванщик сдернул его и ударил кулаком в скулу.

Кассир выдавал погонщикам деньги, продавец из кооперации размерял мануфактуру, чай и сахар, бригадир ставил отметки в ведомости и сердито покрикивал:

— Поскорей, поскорей шевелись!

Впереди было много дел: растолковать погонщикам смысл происшедшего, выбрать новое правление артели и заключить с ним договор.

К вечеру было закончено все. Караван выстроился и с веселым гоготом погонщиков ушел в Прибалхашье. Наутро казахи вернулись к машинам: легенда об огне, упавшем с неба, с падением Джаирова потеряла свою устрашающую силу.

Тансык ежедневно приходил к Елкину справляться:

— Когда же, скоро ли будут курсы машинистов?

— И сам не знаю, идет переписка с управлением.

Курсы предполагалось открыть для всей южной половины строительства, и шли длинные разговоры, где, на сколько душ, по каким специальностям.

Елкин и сам не мог дождаться, когда они откроются. С весны строительство расширялось, требовались рабочие по разным специальностям. В аулах набирались новые партии казахов. С ними повторялись заново все осложнения и неурядицы: разговоры об оплате, выработке, уходы с одеждой, угон лошадей. Опыт пробывших на дороге почти год мало влиял на новичков. Каждый из них заново повторял все ошибки и заблуждения, пройденные старыми кадрами.

Не дожидаясь курсов, Елкин решил применить те меры, которые наметил в начале строительства, и в первую очередь прикрепление неопытных к опытным. Часть новичков-казахов он зачислил в старые казахские артели, прочих разбил на группы и дал им инструкторов из опытных рабочих. Отобрал десять человек казахов, наиболее старательных, сообразительных, и отдал в ученичество к машинистам компрессоров и экскаваторов.

Тансык не знал, что выбрать; ему хотелось быть и тем и тем. Он побежал советоваться к Исатаю. Исатай сказал:

— Я слеп, ничего не вижу, думай сам. Иди на такую машину, которая будет полезна казахскому народу.

Тансык побежал к Борискину.

С бригадиром у него был длинный разговор.

— Все хорошо, — сказал бригадир, — любому машинисту в наше время можно жить, работа везде