Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Нашли в одной из частей пыль — удалили.

— Я по звуку догадываюсь, как работает каждая часть. По звуку отгадываю любой изъян. Глухой машинист, который не понимает свою машину, дрянной. Не глазом надо контролировать, а ухом.

Лубнов прислушивался не только к своей машине, но и к прочим. Он часто выходил из сарайчика и кричал:

— Охламоны, машина посапывает, загрязнилась, не чуете?!

— Сиди, не твое дело! — обрывали его.

— Вы тоже не на деле, глухари!

Учил Лубнов Тансыка своеобразно. Он не тыкал его носом в здоровые части машины, а вел к больным. Покажет изъян, объяснит, почему он получился, исправит и скажет:

— Здоровую машину знать — не велико дело. Надо больную знать. Машинист не кучер. У нас много кучеров, около здоровой машины петухом разгуливают, а остановилась — ко мне, к бригадиру. И ты сперва болезни у машины изучи, здоровая она сама собой понятна станет.

Бригадир частенько заходил в сарайчик и справлялся у Лубнова:

— Как работаешь? Доволен учеником?

— Складный парень, — хвалил Лубнов. — Практику я ему вдолблю, а насчет теории — твое дело. Я в теории ничего не понимаю, сам из практиков.

— С курсами задерживают, не могут столковаться, а заниматься отдельно не могу — занят. Знай он русскую грамоту, я помог бы ему разобраться кое в чем, — рассуждал бригадир.

— Я буду учиться, — говорил Тансык.

— У кого есть время толковать тебе про «а» да «б»? Ладно, подождем, без грамоты забот с этим ученичеством по горло.

Ученичество проходило не совсем гладко. Лубнов и Тансык были единственной благополучной парой, прочие приносили много хлопот бригадиру Борискину. Инструкторы не хотели заниматься бесплатно и потребовали надбавку к зарплате. Им отказали. Тогда инструкторы пошли в профсоюз — и там отказали, истолковали инструктирование как общественную работу, которая обязательна для всякого члена профсоюза.

Тогда инструкторы начали вымещать свое недовольство на учениках: они не давали им работы, шпыняли окриками по всякому пустяку. Ученики бродили без дела.

Велось к тому, чтобы ученичество прекратить. Разжигал эту кампанию компрессорный машинист Ключарев. Идейный запивоха, как назвал его Борискин, и рвач, он был из тех, которые бесплатно не желали ничего делать.

При нем состоял казах Урбан — послушный, тихий парень. Ключарев возненавидел Урбана. Главная причина была в том, что за ученика не платили, но Ключарев скрывал ее, выдвигая другие — тупость и лень ученика. Он показал Урбану машину, назвал сотни частей и на этом кончил, а чтобы чем-то занять парня, посылал его за водкой, заставлял колоть дрова, гонял в кооператив за закуской.

Урбан послушно и старательно делал все. Освобождаясь, он просил новую работу. Ключарев выдумывал что-нибудь, злился, ему и выдумывать не хотелось. Однажды его осенило. Он поставил Урбана к машине и сказал:

— Стой, гляди, учись!

Урбан простоял до конца смены, он и не думал, что над ним издеваются.

На другой день Ключарев поставил его снова. Парень стоял, стараясь не мигать, не двигаться. От усталости он вспотел, ошалел от мелькания валов и колес. Ключарев хохотал, похлопывал Урбана по спине и приговаривал:

— Учись, учись! Гляди на колесо, в нем главный секрет.

Началась потеха. Урбан день за днем выстаивал около машины. Ключарев хохотал и командовал:

— Не переминайся! Не глазей по сторонам! Не сопи!

Борискин зашел спросить, как работает ученик. Ключарев ответил коротко:

— Ничего не понял. Балда. Надо гнать к черту, на земляные работы.

Бригадир решил сам испытать ученика.

— Тебя учат? — спросил он.

— Учит, здорово учит, — ответил Урбан.

— Ну, скажи, что делает машина?

— Не знаю.

— Назови какие-нибудь части.

— Не знаю.

— Ни одной не знаешь?.. Останови машину! Скорей!

Урбан протянул руки к валам и колесам, но бригадир ударил его по рукам:

— Куда лезешь? Оторвет. Я говорю: останови машину.

— Боюсь. Ты сказал, оторвет руки.

— Конечно, оторвет, если схватишь за колесо. Тебя учили, тебе показывали?

— Здорово учили.

Бригадир повернулся к Ключареву:

— Что это значит?

— Балда, и больше ничего. Напрасная с ним маета.

— Поставлю другого.

— Ничего не выйдет. Все они безголовые.

— А Тансык? Через два-три месяца он будет хорошим помощником машиниста.

— Выродок какой-нибудь.

— И другие немножко понимают. Этот же ничего, ни бум-бум, никуда!

Бригадир уехал в величайшем недоумении. Ключарев побежал к машинистам:

— Ребята, хотите избавиться от учеников? Всех снимут, и мы будем святы… — Он рассказал, что проделывает с Урбаном. — Ручаюсь, никогда ничего не поймет и не скажет, что с ним не занимаются. Мой все долбил: «Учат здорово». Как же не здорово? Потеет, трясется от усталости. Шутка ли, восемь часов простоять проглядеть на чертову карусель. Удивляюсь, башка крепкая, другой давно бы спятил.

Машинисты посмеялись, но отказались подражать Ключареву.

— Ляд с ними, стараться не за что, не будем, а по-твоему… слишком.

— Тогда держите язык, — предупредил Ключарев. — Нового поставят — так же… А то захотели — машинистом будь и болванов отесывай, и все за одну ставку.

На радостях, что провел бригадира, он достал литр водки, пил, корчился от хохота и орал на Урбана:

— Шире глаза, дьявол, учись! Мне за тебя от бригадира влетело. Мне бы ихнего Тансыка, я бы его