Буря столетия - Стивен Кинг

Репортер, он же Линож, продолжает:

– Личности погибших не разглашаются до опознания ближайшимиродственниками, но все они давние жители острова. И сбитые с толку полицейскиезадают себе снова и снова все тот же вопрос: «Где остальные жители острова?»Где Робби Билз, городской менеджер? Где Майкл Андерсон, владелецсклада-магазина, служивший на Литтл-Толл-Айленде констеблем? Гдечетырнадцатилетний Дэви Хоупвелл, оставшийся дома выздоравливать послемононуклеоза? Где все рыбаки, торговцы, члены городского совета? Никто не знает.За всю историю Америки только один был такой случай.

Крупным планом лицо Молли Андерсон. Ее глаза тоже быстробегают под закрытыми веками.

Вставка: картина, изображающая деревню восемнадцатого века.Слышен голос женщины-репортера:

– Так выглядела деревня Роанок, штат Вирджиния, в 1587 году,до того, как оттуда исчезли все жители – мужчины, женщины и дети. Так никогда ине выяснилось, что же с ними произошло. Был найден единственный ключ к разгадке– слово, вырезанное на дереве…

Вставка: вырезанная на стволе вяза надпись. Буквы КРОАТОН.

– …вот это слово. «Кроатон». Чье-то имя? Название города илиместности? Бессмыслица? Слово забытого много столетий назад языка? Этого тожедо сих пор никто не знает.

Камера показывает Мэйн-стрит с женщиной репортером. Ей оченьк лицу красный лыжный костюм; он отлично гармонирует с длинными белокурымиволосами, разрумянившимися щеками… и ярко-желтыми перчатками. Да, это опятьЛинож, только он говорит женским голосом и выглядит очень привлекательно. Этоне переодевание в женскую одежду для смеха; это мужчина, который действительновыглядит как молодая женщина и говорит женским голосом. Это все очень серьезно.Женщина-репортер продолжает ровно с того места, где оборвался сон Робби, итеперь проходит (точнее, проезжает на лыжах) по Мэйн-стрит к мэрии, продолжаякомментировать:

– Полиция продолжает заверять репортеров, что загадка будетрешена, но даже она не отрицает очевидного факта: для исчезнувших обитателейЛиттл-Толл-Айленда надежды очень призрачны.

Она подходит к мэрии, тоже занесенной сугробами.

– Судя по сохранившимся следам, большинство островитянпровели первую и самую страшную ночь здесь, в подвале мэрии Литтл-Толл-Айленда.Что было дальше – никто не знает. Интересно, могли ли они что-нибудь сделать,чтобы избежать своей непонятной судьбы.

Она проходит к куполу, где висит колокол. Камера смотритнеподвижно ей вслед.

Крупным планом – Дэви Хоупвелл. Он беспокойно спит, глазабегают под веками. Под вой ветра ему снится:

Репортер протягивает руку к куполу, и хотя мы видим его соспины, ясно, что во сне Дэви репортер – мужчина. Он оборачивается. У негоборода, очки, усы… но это снова Линож. Он говорит:

– Можно представить себе, что они в своем островном эгоизмеи глупой гордости янки отказались дать… дать одну простую вещь, которая для нихвсе изменила бы. Для вашего корреспондента это кажется возможным, кажетсявероятным. Жалеют ли они об этом теперь? – Пауза. – Живы ли они, чтобы жалеть?Что случилось в Роаноке в 1587 году? И что случилось здесь, наЛиттл-Толл-Айленде в тысяча девятьсот восемьдесят девятом? Может быть, мыникогда не узнаем. Но одно я знаю точно, Дэви, – ты чертовски низкого роста длябаскетбола, и ты не попадешь мячом даже в океан.

Репортер, которого видит Дэви, полуоборачивается и сует рукув снежный купол. Там – мемориальный колокол, но во сне Дэви это не колокол.Репортер достает оттуда окровавленный баскетбольный мяч и кидает его прямо вкамеру. При этом губы его раздвигаются, открывая зубы – не зубы, а клыки.

– Лови! – кричит репортер.

Спящий Дэви в подвале вертится, вскидывает руки, будто ловитмяч.

– Нет… нет… – стонет он.

У телевизора в подвале Майк свесил голову на грудь, но и унего глаза бегают за закрытыми веками, и он, как и другие, видит сон. Голоспроповедника:

– Но знайте, что грехи ваши найдут вас, и что тайны вашивыйдут наружу. Ибо все тайное становится явным…

На мутном экране – проповедник, и конечно, это тоже Линож.

– Не скажете ли вы «аллилуйя»? О братья и сестры мои, нескажете ли вы «аминь»? Ибо я прошу вас уметь видеть жало греха и знать ценупорока, я прошу вас видеть несправедливость тех, кто закрывает дверь передпутником, который просит столь немногого…

Камера надвигается на экран, по которому мелькает «снег», ипроповедник тает в темноте… но в темноте снежной, потому что ветер сорвалантенну с крыши и прием очень плохой. Но все равно на экране появляетсяизображение. Теперь «снег» на нем – это настоящий снег, снег Бури Века, и в немдвижутся люди – длинной линией танцующей змеи вниз по холму Атлантик-стрит.

– Ибо воздаяние похоти – прах, и плата за грех – ад, –говорит голос проповедника.

Кошмарной процессией идут впавшие в транс островитяне вночных рубашках и пижамах, не замечающие воющего ветра и укрывающего их снега.Идет Анджела с маленьким Бастером на руках, за ней Молли в ночной рубашке несетРальфи; Джордж Кирби… Ферд Эндрюс… Роберта Койн… ладно, ясно. Все здесь. И укаждого на лбу странная и зловещая татуировка: «КРОАТОН».

– Ибо если отринут просителя и молящий не слышит ответа, неввергнуты ли будут жестокосердные?

– Аллилуйя, аминь, – отвечает спящий Майк. Мы видим его лицокрупным планом.

У остатков городского причала они идут прямо на камеру – насмерть в холодном океане – как лемминги. Мы не можем поверить… но все же верим?После Джорджтауна и Хэвенс-Гэйт – верим.

Первым идет Робби:

– Простите, что не дали вам того, что вы хотели. Он падает сразломанного причала в океан. Орв Бучер второй:

– Простите, что не дали вам этого, мистер Линож.

И шагает вслед за Робби. Энджи Карвер с Бастером на руках.

– Мы просим у вас прощения. Правда, Бастер?

С ребенком на руках она делает шаг с пирса в море. Следующая– Молли с Ральфи на руках.

Майк у телевизора дергается во сне, И кто бы не дернулся,видя такой кошмар?

– Нет, Молли… нет…

Голос проповедника не смолкает;

– Ибо столь мало просили у вас – скажите-ка мне «аллилуйя» –и вы ожесточили сердца свои и закрыли уши свои, и за это вы будетерасплачиваться. Вы заклеймены будете, как немилосердные, и ввергнуты будете заэто.