Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери

Сверчки прислушивались. Ночь прислушивалась к ней и к еешагам. Все дальние ночные луга и все ближние ночные деревья вокруг, противобыкновения, застыли и не шевелились; листья, кусты, звезды и трава в лугах —все вдруг замерло и слушало, как бьется сердце Лавинии Неббс. И может быть,где-то за тысячу миль, на глухом полустанке, где от поезда до поезда — целаявечность, одинокий путник читает сейчас газету при тусклом свете единственнойлампочки — и вдруг поднимет голову, прислушается и спросит себя: что это? Иподумает: наверно, просто дятел стучит по дуплистому стволу. Но нет, это недятел, это Лавиния Неббс, это ее сердце стучит так громко.

Тишина. Тишина летней ночи, что раскинулась на тысячи миль,затопила землю, точно белое море, полное теней. Скорей, скорей! Все ниже поступенькам. Беги!

Она услышала музыку. Безумие, глупость, но на нее обрушиласьмощная волна музыки, и тут оказалось — она бежит, бежит в страхе и ужасе, а вкаком-то уголке сознания, еще усиливая и нагнетая страх, звучит грозная,тревожная музыка и толкает ее все дальше, дальше, скорее, скорее, и она летит ипадает все ниже, ниже, на самое дно оврага.

— Еще немножко! — молила Лавиния. — Стовосемь, девять, сто десять ступенек! Наконец-то дно! Теперь бегом! Через мост!

Она торопила руки, ноги, все тело, весь свой страх, онаприказывала всем фибрам своего существа в эту ослепительную и страшную минуту,когда она бежала над шумной быстрой речкой по пустынным, гулким, качающимся иупругим, чуть ли не живым доскам, а за ней по мосту гнались шаги и настигали,настигали, и музыка тоже гналась следом, пронзительная и бессвязная…

Он догоняет, не оборачивайся, не смотри, если увидишь его —перепугаешься насмерть и уже не сможешь двинуться с места. Беги, беги!

Она бежала по мосту.

Господи боже, прошу тебя, молю, дай мне взбежать наверх! Воти подъем, тропинка, теперь между холмов, ох, как темно, и все так далеко! Еслия даже закричу, теперь это уже не поможет; да я и не в силах кричать. Ну вот,конец тропки, вот и улица; господи, хоть бы добраться, если только я доберусьдомой, больше никогда в жизни никуда не пойду одна. Я была дура, ну да, я быладура, я не знала, что такое страх, но только бы добраться сегодня домой —клянусь, я уже никогда никуда не пойду без Элен или Франсины! Вот и улица.Теперь через дорогу!

Она перебежала дорогу и кинулась дальше по тротуару.

Ну вот крыльцо! Мой дом! Господи, дай мне еще минутку, явойду и запру дверь — и я спасена!

И тут — как глупо, некогда сейчас замечать такие пустяки,скорей, скорей, не терять ни секунды, и все-таки она заметила: он блестит втемноте — недопитый стакан лимонада, она оставила его тут, на веранде,давным-давно, год назад, целых полвечера тому назад… Стакан с лимонадом стоиттут преспокойно, как ни в чем не бывало… и…

Непослушные ноги поднялись по ступенькам крыльца, рукитряслись и никак не попадали в замок ключом. Сердце стучало на весь свет. Ичто-то внутри отчаянно кричало от страха.

Наконец-то ключ в замке.

Открывай же, скорей, скорей!

Дверь распахнулась.

Скорей туда. Захлопывай!

Она захлопнула дверь.

— Теперь на ключ, на засов, на все запоры! —задыхаясь, прошептала Лавиния. — Крепче, крепче, надежнее!

Дверь заперта крепко, надежно.

Музыка умолкла. Она вновь прислушалась к стуку сердца — онпонемногу стихал.

Дома! Наконец-то! Дома и в безопасности! Спасена, спасена,дома! Она в изнеможении прислонилась спиной к двери. Спасена, спасена! Слушай!Ни звука. Спасена, слава богу, спасена, в безопасности, дома. Никогда, никогдабольше не выйду вечером на улицу. Буду сидеть дома. Никогда в жизни больше непойду через этот овраг! Дома, дома, спасена, все хорошо, как все хорошо! Дверьзаперта, все хорошо. Стоп! Выгляни в окно.

Она выглянула.

Да ведь там никого нет! Никого! И никто вовсе за мной и нешел. Никто меня не догонял. Лавиния вздохнула и чуть было не засмеялась надсобой. Ну ясно же! Если бы кто-то за мной гнался, он бы, конечно, меня поймал!Не так уж я быстро бегаю… И на веранде никого нет, и во дворе тоже… Какая яглупая! Ни от чего я не убегала. В этом овраге так же безопасно, как в любомдругом месте. И все-таки как хорошо дома! Так тепло, уютно, нет лучше места наземле!

Она протянула руку к выключателю и замерла.

— Что? — сказала она. — Что? Что такое?! Унее за спиной кто-то откашлялся.

— А, чтоб им пусто было, все-то они портят!

— Да ты не расстраивайся, Чарли!

— Ну ладно, а про что мы теперь будем говорить? Какойтолк говорить про Душегуба, если его даже нет больше в живых? Это теперь никапельки не страшно.

— Не знаю, как ты, Чарли, — сказал Том, — а яопять пойду к «Летнему льду». Сяду там у двери и стану воображать, будто онживой, и опять у меня мороз пойдет по коже.

— Ну, это обман.

— А как же быть, если кругом нет ничего страшного?Приходится что-то придумывать.

Дуглас не слушал, что говорят Том с Чарли. Он глядел на домЛавинии Неббс и бормотал:

— Вчера вечером я был в овраге. Я это видел. Я всевидел. А по дороге домой проходил тут. И видел этот самый стакан с лимонадом наверанде, там еще оставался лимонад. Мне даже захотелось его допить. Вот бы,думаю, допить его. Я был в овраге и тут тоже. Я был в самой-самой гуще всего.

Том и Чарли, в свою очередь, не обращали никакого вниманияна Дугласа.

— Если хочешь знать, — говорил Том, — я и неверю вовсе, что Душегуб умер.

— Да ты ж сам был тут утром, когда «Скорая помощь»вынесла этого человека на носилках.

— Ясно, был, — сказал Том.

— Ну вот, это он самый и есть — Душегуб, дурень ты!Читай газеты! Целых десять лет он увертывался и не попадался — и вот старушкаЛавиния Неббс берет и протыкает его самыми обыкновенными ножницами! Вечносуются не в свое дело.

— Что же ей, по-твоему, сложить руки и пускай он ееспокойненько душит?

— Нет, зачем же, но хоть выскочила бы из дому, побежалабы, что ли, по улице, заорала бы: «Душегуб! Душегуб!» А он бы тем временемулизнул. Да-а, до вчерашней полуночи у нас в городе было хоть что-то хорошее. Атеперь такая тишь да гладь, что даже тошно!

— В последний раз говорю тебе, Чарли: Душегуб не умер.Я видел его лицо, и ты тоже видел. И Дуг видел его, верно, Дуг?

— Что? Да, кажется. Да.