Вино из одуванчиков - Рэй Брэдбери

— Зачем они тебе?

— Когда мы читали по вечерам с фонариками под одеялом,нам попало, да? Ну вот, а если тут будет стоять банка со светлячками, всеподумают, что это просто коллекция.

— Дуг, ты гений!

Но Дуглас не ответил. Он с важностью водрузил мерцающую иподмигивающую банку на ночной столик, взял карандаш и стал усердно писатьчто-то в своем блокноте. Светлячки горели, умирали, снова горели и сноваумирали, в глазах мальчика вспыхивали и гасли три десятка переменчивых зеленыхогоньков, а он все писал — десять минут, двадцать, черкал, исправлял строчку застрочкой, записывал и вновь переписывал сведения, которые так жадно, второпяхкопил все лето. Том лежал и как завороженный не сводил глаз с крохотного живогокостра, что вздрагивал, полыхал и замирал в банке, и наконец так и уснул,опершись на локоть, а Дуглас все писал и писал. На последней странице он подвелитог всему.

НЕЛЬЗЯ ПОЛАГАТЬСЯ НА ВЕЩИ, ПОТОМУ, ЧТО:

… взять, например, машины: они разваливаются, или ржавеют,или гниют, или даже остаются недоделанными… или кончают свою жизнь в гараже…

… или взять теннисные туфли: в них можно пробежать всеголишь столько-то миль и с такой-то быстротой, а потом земля опять тянет тебявниз…

… или трамвай. Уж на что он большой, а всегда доходит доконца, там уж и рельсов нет, и дальше ему идти некуда…

НЕЛЬЗЯ ПОЛАГАТЬСЯ НА ЛЮДЕЙ, ПОТОМУ ЧТО:

… они уезжают…

… чужие люди умирают…

… знакомые тоже умирают…

… друзья умирают…

… люди убивают других людей, как в книгах…

… твои родные тоже могут умереть… ЗНАЧИТ…

Дуглас глубоко вздохнул и медленно, шумно выдохнул, опятьнабрал полную грудь воздуха и опять, стиснув зубы, выдохнул его. ЗНАЧИТ, ондописал огромными, жирными буквами:

ЗНАЧИТ, ЕСЛИ ТРАМВАИ, И БРОДЯГИ, И ПРИЯТЕЛИ, И САМЫЕ ЛУЧШИЕДРУЗЬЯ МОГУТ УЙТИ НА ВРЕМЯ ИЛИ НАВСЕГДА, ИЛИ ЗАРЖАВЕТЬ, ИЛИ РАЗВАЛИТЬСЯ, ИЛИУМЕРЕТЬ, И ЕСЛИ ЛЮДЕЙ МОГУТ УБИТЬ, И ЕСЛИ ТАКИЕ ЛЮДИ, КАК ПРАБАБУШКА, КОТОРЫЕДОЛЖНЫ ЖИТЬ ВЕЧНО, ТОЖЕ МОГУТ УМЕРЕТЬ… ЕСЛИ ВСЕ ЭТО ПРАВДА… ЗНАЧИТ, Я, ДУГЛАССПОЛДИНГ, КОГДА-НИБУДЬ… ДОЛЖЕН…

Вот тут светлячки, точно придавленные его мрачными мыслями,мигнули в последний раз и погасли.

Все равно я сейчас больше не могу писать, подумал Дуглас.Больше я сегодня писать не стану. Не стану, не хочу кончать про это сегодня.

Он оглянулся на Тома — тот спал, опершись на локоть. Дугластронул его за руку, и Том со вздохом повалился на подушку.

Дуглас поднял банку с угасшими темными комочками, и, точноего рука их оживила, в банке снова засветились холодные огоньки. Он поднял еетак, чтобы мерцающий свет падал на его блокнот. Надо было дописать самыеокончательные, последние слова. Но он не стал их писать, а подошел к окну ираспахнул раму с москитной сеткой. Потом отвинтил крышку банки и каскадомбледных искр высыпал светлячков в безветренную ночь. Они расправили крылышки иулетели.

Дуглас проводил их глазами. Они исчезли точно бледныеобрывки последних сумерек в истории умирающего мира. Они выскользнули у него изрук как последние обрывки теплившейся надежды. Темнота окутала его лицо и всетело, темнота хлынула внутрь. Он остался опустошенный, как банка из-подсветлячков, которую он, сам того не замечая, положил с собой в кровать, когдапытался заснуть…

Ночь за ночью она сидела в своем стеклянном гробу и ждала;тело ее таяло в карнавальном блеске лета, зябло в призрачных ветрах зимы,уголки губ приподнялись в улыбке, крючковатый восковой нос навис надбледно-розовыми, морщинистыми восковыми руками, навсегда застывшими надраскинувшейся веером колодой старинных карт. Колдунья Таро! Восхитительное имя!Колдунья Таро. Сунешь в серебряную щель монетку, и где-то далеко внизу, в самойглубине, внутри хитроумного механизма что-то застонет, заскрипит, повернутсякакие-то рычажки, завертятся колесики. И колдунья в стеклянном ящике подниметголову и ослепит тебя одним острым как игла взглядом. Неумолимая левая рукаопустится и скользнет по картам, словно перебирая таинственные квадратики —черепа, чертей, висельников, пустынников, кардиналов и клоунов, и головасклонится низко-низко, точно вглядываясь: что они тебе сулят, карты, —горе, убийство, надежду или здоровье, возрождение по утрам и новую смертькаждый вечер? Потом она тонким паутинным почерком выведет что-то на одной изкарт и выпустит ее, и карта порхнет по крутому желобу прямо тебе в руки. И тутколдунья сверкнет в тебя на прощанье уже тускнеющими глазами и вновь застынет всвоей неизменной стеклянной скорлупе на долгие месяцы и годы, пока новая меднаямонетка не возродит ее, всеми забытую, снова к жизни. Сейчас, мертвая ивосковая, она, казалось, неохотно ждала приближения двух братьев.

Дуглас приложил пятерню к стеклу.

— Вот она.

— Обыкновенная восковая кукла, — сказалТом. — И зачем ты привел меня глядеть на нее?

— Вечно ты допытываешься — зачем да почему! — завопилДуглас. — Потому что потому кончается на "у".

Потому что… огни галереи затуманились… потому что…

Однажды вдруг оказывается, что ты живой.

Взрыв! Потрясение! Озарение! Восторг!

Ты хохочешь, пляшешь, кричишь.

Но очень скоро солнце заходит за тучи. В жаркий августовскийполдень сыплет снег, только никто его не видит.

В ковбойском фильме в прошлую субботу на раскаленном экранечеловек упал мертвым. Дуглас вскрикнул. За несколько лет у него на глазахзастрелили, повесили, сожгли, уничтожили миллион ковбоев. Но сейчас, когдаубили этого человека…

Никогда больше он не будет ходить, бегать, сидеть, смеяться,плакать, никогда не будет ничего делать, думал Дуглас. Сейчас он уже холодеет.Зубы Дугласа выбивали дробь, сердце стучало медленно и трудно. Он изо всех силзажмурился, его трясло от беззвучных подавленных рыданий.

Пришлось удрать от остальных ребят — ведь они не думали осмерти, они смеялись и улюлюкали мертвецу, как будто он был еще живой. Дуглас имертвец отплыли в лодке, а ярко освещенный берег остался позади, и там бегали,прыгали и бесновались остальные, не зная, что лодка с Дугласом и мертвецомплывет, плывет все дальше, уже уплыла в темноту. Дуглас с плачем побежал впахнувшую известью мужскую комнату, и там его вырвало — точно огненные струитрижды обожгли ему горло.