Царь царей - Дмитрий Александрович Билик

И этим явно удивил готового сражаться до конца рубежника. Вот пусть и подумает пока. Я же успею добраться до дома, где буду в полной безопасности. И потом уже начну искать ответы на вопросы дня.

Правда, довольно скоро я кожей ощутил нарастающую силу. Незнакомец бросился в погоню. На моей стороне было знание города. Я петлял между улицами, как загоняемый лисами заяц. На стороне преследующего оказался хист. Много хиста. И его он тратил без всякого сожаления, лишь бы побыстрее схватить меня.

Наверное, со стороны мы смотрелись как спринтеры, которым вдруг приспичило по-большому. Хотя сомневаюсь, что чужане вообще могли нас увидеть. Даже у меня от скорости бега слезились глаза.

Однако план удавался. Переулками и хитрыми путями, не давая рубежнику разогнаться по прямой, я выжал из своего хиста максималку и таки выбрался к СНТ. Там уже до дома было рукой подать. В калитку не вбежал, перепрыгнул, тут же оглянувшись на злобного преследователя. И не удержался, показал средний палец. А потом вошел в дом.

— Хозяин!

— Дяденька.

— Смотрите-ка, кощей.

Даже грифониха прибежала, нетерпеливо ожидая, когда от меня отлипнут все остальные и на нее обратят внимание. Разве что вновь появившаяся Юния не собиралась радоваться и веселиться.

— Матвей, он сс… не уходит.

А следом дом потряс мощнейший удар. Такой силы, что меня сбило с ног. Я даже не увидел, почувствовал, как ослабла одна из печатей, почти разрушившись. Я чего-то не понял, нас что, пытаются взять штурмом?

Интерлюдия

От силы сводило мышцы, пробивало током нервы, ломило суставы и ныло в костях. Это было не то могущество, к которому стремился каждый рубежник. Это оказалась ноша, от которой хотелось избавиться. И именно это Минин желал поскорее сделать.

Хотя сейчас он ощущал себя тем самым — молодым и бесшабашным, которым был когда-то. Без дурацкой придуманной фамилии и чужого имени, которые давно уже намертво приросли к нему. Казалось, можно было при желании достать рукой до неба. Если бы не эта гнусная боль.

— Что дальше? — спросил он, стараясь хоть как-то отвлечься.

Они, как того и требовали обычай и закон, только вышли от выборгского воеводы. Трепов предъявил разрешение на беспошлинную торговлю и теперь должен был заняться поиском подходящего товара. Но это официально. Что он намеревался провернуть на самом деле — Минин знал. Только не представлял с чего начать.

— Пойдем в Подворье. Когда-нибудь мальчишка вернется и заглянет сюда. От меня не отдаляйся, иначе начнешь фонить.

Минин кивнул. Пока энергию кристалла скрывало заклинание старого друга. Но стоит ему отойти дальше чем на пару сотен метров, как мираж развеется. И тогда у окружающих возникнет слишком много вопросов.

Однако именно ждать оказалось труднее всего. Кощей чувствовал, как постоянно рвутся мышечные волокна и тут же, под действием усиленного хиста, соединяются заново. Как бы бестолково ни было тело, оно понимало, что не в состоянии удержать подобную мощь, и перестраивалось. Вот только не учитывало, что сила заемная. И пропадет так же быстро, как и появилась.

Кощей мучился всю ночь, путаясь в мокрой от пота простыне и скрежеща зубами. Однако облегчение так и не пришло. Более того, утром он обнаружил на руках, между большим и указательным пальцем мелкие язвочки. Верный предвестник конца. Силы было слишком много. От нее требовалось избавиться в самый короткий срок. Потому что тело не успеет перестроиться и начнет разрушаться. Уже начало.

Вместо того пришлось целый день ходить возле Трепова, смотреть на мерзких рубежников и противную нечисть и делать вид, что совершенно ничего не происходит. А когда становилось совсем невмоготу, Минин начинал негромко что-нибудь мурлыкать себе под нос.

Хист у него был странный. По молодости, когда еще не появился и первый русский царь, и по дурости он делился своим секретом. Рубежники говорили, что это истинный дар Небес — чтобы твой хист рос от спетых песен. И поначалу так и было.

Подумать только, второй рубец он заслужил после всего лишь сотой песни. Когда не прошло и двух дней. Тогда казалось, что весь мир скоро будет у его ног.

Уже позже он понял, что это истинное испытание. Хист не принимал повторяющихся строк. И все время требовал что-нибудь новенькое. Наверное, не было ни одной страны, которую не посетил рубежник и песни которой он не спел. Он залезал в самую настоящую глушь, находил стариков, уже плохо соображавших и выуживал из них обрывки песен. Наверное, Минин мог стать собирателем редкого фольклора, если бы записывал и если бы ему было подобное интересно.

Сорок три года непрерывных усилий ему потребовалось, чтобы стать ведуном. Чтобы свист, который он использовал прежде для исполнения песен, обратить в оружие. А после… Долгие столетия на пути к кощейству. Во время которых он превратился уже в дряхлого старика. И получил силу, достойную избранных, лишь на излете жизни. Чтобы взять уникальное кощеевское умение. Дар, против которого не было действенного отпора.

Наверное, даже с ним, не прибегая к энергии Осколка, Минин мог бы без всякого труда справиться с мальчишкой. Потому что молодость и наглость — одно, а вот опыт и мастерство — совершенно другое. Более того, этой битвы он ждал как никогда прежде.

И вот, наконец, черед настал. Медленная и неотвратимая тьма сгущалась вокруг электрических фонарей, вечерняя прохлада нагло забиралась под одежду, а запахи дождя, земли, палой листвы и чего-то древесного, щекотали нос. Внезапно Трепов, подлинное имя которого знал лишь преисполненный силы кощей, резко схватил его за руку.

— Вон тот с Изнанки. По моим сведениями, именно с ним уезжал мальчишка.

Старик проследил за идущим от входа рубежником. Сильным, опасным, с недобрым взглядом. С тысячелетним опытом начинаешь считывать людей с первого раза.

— Откуда ты знаешь? — спросил Минин. За все время можно было по пальцам перебрать, когда он отходил от друга.

— Знаю. Просто поверь. Значит, мальчишка привез его.

— Хорошо. Я догоню. Если что-то пойдет не так, поведу его сюда, к тебе.

— А я выйду навстречу, — кивнул Трепов.

Они понимали друг друга с полуслова. Как прожившие большую часть в браке супруги. Потому кощей не мог не заметить, как нечто тревожное скользнуло во взгляде старого друга. Будто смута поселилась в его душе.

— Постарайся, Соловушка.

Много столетий никто так не называл Минина. Последний, кто знал его под этим именем, стоял сейчас перед ним. Потому что слишком много крови, смерти и тьмы тянулось за этим