Повседневная жизнь русских щеголей и модниц - Елена Николаевна Суслина

украшениями нельзя было скрыть старой модели, наши франтихи спешно обновляли свой гардероб, чтобы не подвергаться насмешкам со стороны завзятых модниц.

Популярными украшениями платья в XVIII веке «сделались» ленты и банты. Банты делали из ленты другого цвета и нашивали на подол, грудь и рукава платья. Особенную популярность получила так называемая «лестница» из бантов, которая располагалась по лифу платья. Снизу, от талии вверх до выреза на груди, пришивались бантики, разные по размеру У талии они были широкими, сверху узенькими. «Лестница» зрительно делала талию более тонкой.

Мода регламентировала и украшения выреза платья, будь то кружева или ленты. Пришел обычай убирать его косынкой или шалью, в основном так носили платье на улице. Косынки, шали и шарфы придавали нарядному туалету дамы или молоденькой девушке много своеобразия и изящества.

С их помощью подчеркивали величавость или грациозность фигуры — стройность талии, легкость движений или горделивость осанки. Большие газовые или кисейные косынки, модные в 70-е годы, концы которых закладывались под край выреза корсажа, создавали впечатление высокого бюста, при котором талия казалась еще тоньше.

Умению красиво носить косынку или шаль придавали немалое значение, и женщины затрачивали массу усилий, упражняясь в этом искусстве перед зеркалом. Однако научиться ему было далеко не просто. По словам француза Белькура, посетившего Петербург, некоторые барышни в косынках: «Как ни стараются… хорошо одеться, у них все выходит нескладно. Три, четыре косынки, одетые без вкуса, делают их похожими на кормилиц, нарядившихся в детские пеленки. А те, что открывают грудь, переступают пределы приличия, так что парижанин принял бы их за женщин на содержании…»

С домашними утренними туалетами носили чепцы, величина и форма которых зависели от причесок. При очень высоких укладках к большой тулье пришивали широкую накрахмаленную оборку, с уменьшением прически маленькими становились и чепчики. Белый легкий чепец создавал впечатление опрятности, освежал лицо молодой женщины и смягчал желтизну вялых щек старухи. Какое-то время их носили даже вне дома с нарядными платьями, но эта манера не имела широкого распространения.

Особенно примечательны стали шляпы 70-х годов. На высокую прическу водружали, например, модель парусного судна, либо цветочную корзину, либо рог изобилия с ниспадающими из него цветами и плодами. Сколько материалов шло на их создание! Шелковые, бархатные и парчовые ленты, соломка, бумажные и кожаные украшения в виде цветочных гирлянд или виноградных гроздей. Какие только сюжеты не использовали шляпные мастера в моделировании изделий! Модницы соревновались друг с другом, заказывая самые причудливые и еще невиданные по образцу шляпки, такие, что не носили в кругу знакомых.

А вот разнообразием обуви красавицы похвастаться не могли. Модель туфелек не менялась почти до конца века. Ходили в кожаных, шелковых, парчовых или глазетовых на более или менее высоких каблуках. Их украшали пряжками, бантами или розетками. Знатные дамы в парадных случаях надевали туфельки, расшитые жемчугом и драгоценными камнями, на красных каблучках. Красные каблучки означали знатное происхождение. Этот аристократический обычай существовал во Франции при последних трех королях.

Приметным и необходимым украшением костюма и всего облика милой жеманницы оставались веера. Во второй половине XVIII века их делали пергаментными и шелковыми. Станки вееров мастерили из черепахового панциря или дерева, украшали перламутром и драгоценными металлами. Золотые веера Елизаветы Петровны с бриллиантами, изумрудами и рубинами были так тяжелы, что она жаловалась на это неудобство.

Но все же красота веера заключалась не столько в отделке его станка, сколько в рисунке, который наносился на его пергаментную или шелковую основу. Причем разрисовывали их не только художники, набившие руку в этом ремесле, но и известные живописцы, такие, как Ватто, Буше или Фрагонар. Изображались на веерах изящные воздушно-пасторальные, мифологические сюжеты, или картинки, «на злобу дня», с прогуливающимися дамами и кавалерами на фоне узнаваемых дворцов и садов.

На одном из вееров Елизаветы Петровны, украшенном бриллиантами, художник изобразил Диану и Актеона с группой обнаженных нимф. Веер был подписан художником Василием Никоновым, работавшим в Санкт-Петербурге в 1752 году. А на оборотной стороне веера был нарисован греческий поэт и певец Арион (ок. 600 до н. э.), плывущий на дельфине. Сквозь пергамент просвечивалась надпись: «Веерный мастер Андрей Морозов». К деятельности этого мастера относится документ из книги высочайших повелений в Придворной конторе за 10 декабря 1770 года. «Веерному и футральному мастеру Морозову за употребленные материалы к делу и за починку с 1752 по октябрь 1753 комнатных вееров и футралов уплатить 250 р.». Сумма эта в елизаветинские времена была значительной.

Веера не только дополняли наряд светской женщины, но, как писал журнал «Смесь» в 1769 году, «… они прекрасны и полезны, исправляют должность зефира, отвращают солнечные лучи, от которых загорают и княжеские лица, прикрывают не весьма хорошие зубы и непристойные усмешки».

Другая заметка по поводу веера добавляла: «Великих дарований красавицам свойственно иметь сведения о том, сколько раз махнуть веером так, чтобы косыночка, закрывающая их грудь, приняла то прекрасное положение, при котором вопреки булавок видима быть могла восхищающая непорядочность; так же известно им, сколько ударов веера потребно для того, чтобы сия косыночка пока закрылась, или сколько оных нужно для того, дабы приятным образом развевать свои волосы, придавая им восхищающее положение, которое, кроме опахала, никакая рука смертная доставить им не может».

Однако у веера было еще одно важное назначение. Веером делали знаки своим возлюбленным и кавалерам, существовал так называемый «язык вееров». Казалось бы, невзначай переложенный из одной руки в другую веер решал судьбу возлюбленного. Случайно оброненный, поднесенный к губам, открытый на четверть, резко сложенный, он передавал разнообразные состояния души, скрытые желания, мог предостеречь или назначить свидание с указанием точного часа и места.

Облачившись в модные туфельки, закутавшись в шаль, в экстравагантной шляпке, с таким веером женщины спешили ко двору. Придворные дамы и дамы, «коим приезд ко двору дозволен», одевались с необычайной роскошью. Носили платья из самых дорогих привозных тканей с богатой отделкой, золотыми и серебряными нашивками, осыпанными драгоценными камнями, с тончайшим дорогим кружевом. А если красавица обладала исключительными внешними данными, то ей ничего не стоило затмить собой даже ее императорское величество. К тому же стоимость платья порой простиралась до астрономических размеров, что, безусловно, подрывало благосостояние дворянских семей. Все вместе побудило издать ряд правительственных указов, предписывающих дворянам соблюдать определенные нормы в шитье одежд и их украшении. В 1782 году он требовал не «употреблять таких вещей, коим одна только новость дает цену». Запрещалось отделывать платья золотым и серебряным шитьем или кружевом шире двух вершков (9 см). В указе пояснялось, что делалось это, дабы «наблюдать более