От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

В этих местах ночи довольно теплые, но на рассвете прохладно. Нас нет необходимости убаюкивать, чтобы мы уснули. На заре звуки Reveille – побудки безжалостно вырывают нас из сонного забытья, и эти горны уже не очаровывают меня, как те, о которых я говорил! Начинается новый день со своими маленькими радостями и испытаниями, и так снова и снова, до 1 июня 1943 года. Одним из таких испытаний становится мое заключение на гауптвахте на целую ночь, точнее, на 24 часа. Был сформирован отряд добровольцев для отправки в Восточную Пруссию с целью подготовки квартир для легиона. Нас набралось с десяток человек, говоривших по-немецки. Таково было одно из условий участия в выполнении задания. Командовал старшина Хекк, а из моих товарищей участвовали Эмиль М. из Спа, Евгений М. из Люксембурга, Ф. Депонтье из Шапю, кое-кто еще и я.

Я ожидал отправки в своем кубрике, где находился один. Это было время подъема знамени, и все мои товарищи находились там. Дежурный офицер, осматривавший дорожки перед тем, как доложить перед строем у входа в лагерь, где находились флагштоки, заметил меня и велел убрать лошадиный навоз, который оставил один из наших четвероногих друзей перед моей казармой. Я доложил офицеру, что ожидаю немедленной отправки на задание. Он настаивал, и я заметил, что он не совсем трезв. И это истинная правда. Здесь нас хорошо снабжали: сладостями, шоколадом, алкоголем и бог его знает, чем еще. Но, с другой стороны, я понимаю, что дежурный офицер злоупотребил не конфетами или шоколадом. Вот почему я взбунтовался и просто-напросто отказался подчиниться приказу. Я отказался выполнять приказ при таких обстоятельствах. Что тут странного? В таком возрасте всем не хватает терпимости! Несколько минут спустя, в сопровождении часового, мой товарищ, дежурный сержант 24-часового наряда Ги В. пришел ко мне и пригласил пройти с ними. Так я оказался на гауптвахте, в невероятно пестрой компании! Здесь уже сидели трое – братья Корнель и итальянец Мариус, пьяные в дым и заблевавшие всю камеру. Блевотина повсюду, и от нее меня так сильно тошнило, что кажется, будто я сам могу подцепить от них состояние опьянения! Я освободил себе уголок на скамье, подвинув одного из пьяниц, совершенно бесчувственного, но не мог за всю ночь сомкнуть глаз из-за громкого храпа других арестантов. На следующее утро, в 11:00, докладываю о случившемся командиру Липперту, который выслушал меня, и, судя по выражению лица, думал так же, как я, но не мог ни показать это, ни одобрить мое поведение. Мне тяжело с этим смириться, я ждал от него поддержки. Ведь командир, которого мы все уважаем, никогда не допускал ни малейшей несправедливости! Вы можете вернуться в нашу роту, говорит он, но все представления о повышении в звании будут отложены на год. Этим и ограничимся. В вашей Soldbuch, солдатской книжке, не будет сделано никаких записей. Я удовлетворен и считаю, что легко отделался. На самом деле я мало заботился о нашивках на рукаве, о повышении в звании – такие вещи меня мало волнуют. Я провел плохую ночь, но она прошла, забыта, никаких сожалений! Я понимаю, что ошибся в своих ожиданиях, надеясь, что мой командир роты вызволит меня с гауптвахты еще до наступления ночи. Вот почему я подал ему рапорт, в котором прошу разрешить мне перевод в другую роту и объясняю причины.

Так я перехожу из PAK – расчета противотанкового орудия в Pionniers – разведчики и с тех пор применяю свои способности в 3-й роте. Кажется, я говорил, что люблю перемены, а тут как раз подвернулся удобный случай! Несомненно, я должен ознакомиться со всеми родами войск.

1 июня 1943 года знаменуется великим событием, о котором мы все помним, переменой, которая дает новое направление нашей службе, всему нашему будущему! В этот первый день июня мы удостаиваемся визита рейхсфюрера Генриха Гиммлера! Он прибывает на автомобиле «Татра» серебристого цвета с футуристическими обводами стремительной гоночной машины. Можете не сомневаться, что Гиммлер прибыл не один, его свита состоит из высокопоставленных офицеров, в частности генерала Бергера (Бергер Готтлоб (1896–1975) – обергруппенфюрер СС, начальник кадрового управления войск СС, высокопоставленный сотрудник РСХА – Главного управления имперской безопасности. – Пер.). Что поражает с самого начала, так это отсутствие всяческого протокола, чопорности, обычной скованности, церемонности и официальных рукопожатий. Совершенно очевидно, что это производит на нас впечатление, не ставя при этом в неловкое положение. Все могут видеть, как он подходит, многим пожимает руки. Я запомнил его голубые глаза, очень ясные, пронзающие. Они словно рентгеновские лучи, которыми Гиммлер с первого же взгляда оценивает вас. Он объявляет, что мы становимся частью ваффен СС – войск СС, и я испытываю вполне понятную гордость, как и все мои товарищи. Насколько я понимаю, переход в войска СС – своего рода повышение статуса, никак не меньше! В последующие часы весь легион проходит медицинский осмотр на предмет состояния здоровья, и можете не сомневаться, что наши сердца бьются сильнее из-за боязни получить отказ и не быть принятыми в новую семью, которая так восхищает нас.

Во время этого визита я вдруг слышу: «Sie da! Kommen Sie mal her!» – «Эй, вы! Подойдите поближе!» Я оборачиваюсь и вижу, что зовут одного из наших товарищей, Й. Марбера. Когда Марбер подходит к офицеру, тот достает инструмент для измерения лицевого угла и приближается к нему. Все понятно! Наш товарищ, Марбер, еврей, о чем мне и всем остальным хорошо известно. Он никогда и не скрывал этого, и мы не видели в этом проблемы. Однако, похоже, с сегодняшнего дня все не так. По крайней мере, мне так кажется. Измерив лицевой угол Марбера, офицер спрашивает его: «Еврей?» И Марбер отвечает: «Да!» Марбера расспрашивают в той же манере, в какой расспрашивали бы любого из нас, – не более и не менее вежливо, и точно с такой же вежливостью его демобилизуют. Двумя днями позже его возвращают в Бельгию и впоследствии оставляют в покое. Я лично могу засвидетельствовать, что позднее, в 60-х, встретил Й. Марбера в спортивном магазине, в Midi-Sports, если быть более точным.

Возвращаюсь к Пескам, где переход в войска СС является темой всех разговоров, а те, что к ним не относятся, не представляют особого интереса! Теперь мы не едем в Восточную Пруссию. Я просто-напросто пропустил поездку. Жизнь течет так же, как и до 1 июня, – возможно, с чуть большим энтузиазмом, поскольку мы, несомненно, чувствуем себя морально обязанными оправдать наше продвижение по службе. Когда 28 июня мы грузимся в поезд до Вильдфлеккена, то чувствуем, что сделали новый судьбоносный шаг. Что до меня, то я думаю об этом как о логичном развитии нашей воинской службы. Сталинградская битва была в феврале[58], мы об этом не забываем, но рассматриваем это событие как эпизод, не более того, даже если он негативно отразится на нашем будущем[59]. На самом деле мы мало об этом думаем или не думаем вообще, и наш дух остается непоколебим. Мы уверены в наших лидерах, тех, кто взял на себя защиту нашего западного мира. В таком вот состоянии духа на следующий день, 29 июня, мы высаживаемся с поезда и размещаемся по квартирам в лагере Вильдфлеккен.