От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

В последующие дни мы много гуляем, отец Эмиля и я. Иногда к нам присоединяется брат Эмиля, А., а порой и его жена, Джози. Бывает, что компанию нам составляет Карл, мой немецкий друг. Отец Эмиля рассказывает мне о лесе, который явно любит – как и всю природу вообще. Он рассказывает легенды местности Фань. Показывает местные тропы, Балморал, озеро Варефааз, Нивез, Сарт, Креп, Жеронстье… Мы развлекаемся, стреляя в пни из 38-миллиметрового пистолета «Вальтер».

Я провожу здесь три чудесные недели и быстро восстанавливаю вес и румянец на щеках. И не сожалею ни о Баварии, ни о Тироле. Рождественские и новогодние праздники провожу с родителями Эмиля и своими немецкими товарищами. Я должен успеть побывать везде. Все приглашают меня к себе. Боже мой, ну как тут не возгордиться! Отец Эмиля считает, что улицы небезопасны. После каждого моего визита к ним, с наступлением ночи, он категорически настаивает, чтобы проводить меня до отеля. Я пытаюсь отговорить его, но безуспешно! Мне остается лишь одно – зайдя в отель, вскоре выйти оттуда и незаметно проследовать за ним, дабы убедиться, что он добрался до дому в целости и сохранности. Так я и слежу за ним, вышагивающим впереди меня уверенным шагом, выдающим его возраст, его Fagnard – трость для прогулок по Фань, крепко зажата в руке. Он с гордостью показывал мне старый кремневый пистолет, с помощью которого намеревался обеспечить мою безопасность. Так что можете не сомневаться – то, что я прохожу это расстояние три раза, свидетельствует о моем полном выздоровлении. И я ни за что не простил бы себе, если бы с ним что-нибудь случилось.

Во время моего пребывания в Спа он знакомит меня со всеми, с людьми умеренных взглядов и местными представителями власти. Помимо прочего, один день я провожу с родителями своего товарища, Леонарда И., итальянца по происхождению. Две его маленькие сестренки очень слаженно играют для меня на пианино в четыре руки, а потом обхаживают меня так, словно я какая-нибудь важная персона. Весьма очаровательно, хоть и немного слишком – при моей-то скромности. Я хорошо знал Леонарда. Его эвакуировали после боя у хутора Червяков, после того как с ним случился приступ. Три долгих месяца он пролежал парализованным в мюнхенском госпитале, где позднее женился на своей сиделке. С родителями Эмиля я поддерживал контакт – посредством писем – как можно дольше. Его отец умер в заключении в тюрьме Меркспласа. После 1950 года при каждом удобном случае я навещал его мать, до самой ее смерти. В свои семьдесят она все еще работала в отеле в Спа и, кроме всего прочего, находилась в затруднительном финансовом положении! Какие чудесные люди, у меня о них остались только самые добрые воспоминания!

9 января 1943 года я говорю «До встречи», но не «Прощай» своим друзьям в Спа, сажусь на поезд до Брюсселя и возвращаюсь в военный госпиталь. 10-го меня переводят в Chirurgie Abteilung – хирургическое отделение, потому что в последние два дня в Спа одна из моих «русских» язв вдруг воспалилась и стала похожа не флегмону. Мне произвели небольшую операцию и курс лечения этой болезни, что, видимо, исцелило меня. В марте мне предоставили несколько дней отпуска, и 16-го я вступаю в охрану Вождя, Дегреля. Именно в то время мы обеспечиваем безопасность на похоронах Пауля Колина, редактора Nouveau Journal – «Нового журнала», на которого тремя днями раньше было совершено покушение. Во время службы в охране Вождя я встречаю таких товарищей, как П. Мине, Дж. Гилсо, Бейссело, Фовиллье, Антсо и другие. Хозяйственными делами Дегреля заведует семья Н. Отец, мать и юная дочь. Стоит ли мне упоминать, что ближе всего я знаком с дочерью? Все очень чинно и благородно. И если я хорошо помню родителей, то могу сказать, что дочь помню еще лучше. И сейчас, даже будучи уже пожилой дамой, она вполне способна привлечь внимание таких молодых дедушек, как я. Я подаю рапорт, чтобы присоединиться к своим товарищам до отправки на фронт, и 13 апреля сажусь на поезд до Мезерица.

15-го я уже в поезде до Брюсселя, поскольку, как выяснилось, имею право на отпуск с Кавказа. Несколько дней в марте, когда я выписался из госпиталя, на самом деле оказались отпуском на выздоровление и не заменили обычный, положенный мне отпуск, в который уходили мои товарищи.

Пятнадцать дней пролетели незаметно, и 30 апреля я снова еду поездом в Мезериц. Появившись днем в казармах Мезерица, я крайне удивлен, встретив здесь несколько приятелей из своего квартала и даже друзей, которых знал в 1941 году по Кельну, во время моего пребывания на заводе Гумбольдта или на фабрике. Некоторые из них пришли с совершенно отличных от моего политических горизонтов, а порой и с полностью противоположными моим взглядами. Менее года назад я решил бы, что конфликт с двумя из них неизбежен! Тем не менее они подошли прямо ко мне и были рады видеть «ветерана». Да, для некоторых из них я уже ветеран – по крайней мере для тех, кто пришел после меня. Для меня же они просто товарищи, как и все остальные, а я для них такой же товарищ.

5 мая мы оставляем Мезериц и отправляемся в лагерь в Песках. Место находится в 200–300 метрах от соснового леса, который использовался для сооружения лагеря и его построек. Вся местность поросла вереском и невысоким кустарником, ее украшает небольшое и невероятно красивое озеро, повсюду раскинулись сосновые и березовые рощи. Казармы удобные и аккуратные. Есть цветочные клумбы и заботливо проложенные дорожки. Здесь я встречаю товарищей по Formations de Combat[57] Брюсселя: в частности, М. Виллема и Георга В. Е. Возобновляются тренировки, а также дневные и ночные марш-броски, а порой и то и другое.

Этот чудесный май напомнил мне такой же май 1942 года. Тренировки не выматывают нас, благодаря нашему энтузиазму, что позволяет нам находить время и силы поплавать в озере рядом с лагерем. Поскольку армия не побеспокоилась обеспечить нас плавками, нам не приходится ждать, пока они высохнут. Может, по этой причине за нами наблюдают с другого берега озера, где находится лагерь BDM. С нашего берега нам виден лагерь, но лично я никогда не замечал подглядывавших за нами девушек. Возможно, по своей наивности я считал, что они на это не способны! Что, с другой стороны, позволяло мне восхищаться великолепием закатов и переливами сигнальных горнов, когда наши друзья, Милькамп и Вилли К., вдохновенно исполняли дуэтом Taps – вечернюю зорю! Деликатная оркестровка заходящего солнца и звуков горна прекрасно гармонируют друг с другом и становятся апофеозом удачного, богатого событиями дня! В этот момент в лагере все замирает. Каждый «бургундец» прекращает свои дела, разговоры смолкают. На мгновение каждый погружается в себя, люди выходят из казарм или распахивают окна, проделывая это в абсолютной тишине. Иногда я даже замечаю слезы на глазах. Все, кто был там, помнят это. Как бы там ни было, я никогда не забывал, эти воспоминания накрепко запечатлелись во мне. Услада для слуха, видение рая! Солнце медленно садится, и его косые лучи касаются верхушек сосен и вереска, и вот наконец день завершается, освещая песок словно ковер из золотистых блесток, которые потом становятся красными, затем фиолетовыми, пока, наконец, словно с неохотой, не уступают место царству ночи.