От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

Полчаса спустя мы уже на летном поле рядом с планерами. Классные аппараты – до самых кончиков крыльев! Бипланы, монопланы, они просто великолепны! Мне доподлинно известно, что сегодня я полечу. Биплан, только что запустивший планер, клюнув носом, приближается к нам. Он останавливается в 30 метрах от нас, и из него выбирается паренек в бриджах до колен. На нем форма гитлерюгенда и, поверх нее, толстый свитер, как и у всей молодежи на летном поле, за исключением парней из люфтваффе. Фукс спрашивает парнишку, сколько ему лет. Семнадцать! Мы с Фуксом занимаем передние места в планерах с дублированным управлением, однако пилотировать аппараты будут мальчишки, занявшие места позади нас. Самолеты, которые возьмут нас на буксир, выруливают на старт, и через пять минут, после 100 метров подпрыгиваний по полю, отрываемся от земли. Мы быстро набираем высоту 200, 300 метров, где нас отпускают и мы закладываем вираж. Плавно и без всяких усилий планер поднимается до 500, 600 метров. Великолепно! Какой покой, какое чувство свободы! Слышен лишь звук рассекающих воздух крыльев. Я осуществил прерванную войной детскую мечту. На самом деле я состоял в «авиаскаутах» (одно из подразделений бойскаутской организации. – Пер.) в Maison des Ailes – аэроклубе на проспекте Марнекс. Это длилось всего несколько недель до того, как разразилась война, разрушившая все мои надежды. И сегодня я, хоть и не являюсь пилотом, беру своего рода маленький реванш. Похоже, Вассеркуппе одно из лучших мест в Германии для такого вида спорта. Здесь почти всегда есть восходящие воздушные потоки! Мы летаем почти час и достигаем 900 метров над уровнем моря. Болтанка практически отсутствует, небо безоблачное. С неба мне видны лагерь, гора Кройцберг, долина Фульды. Это стоит затраченных усилий! Когда мы приземляемся, я чувствую необыкновенную легкость. Парни из люфтваффе предлагают нам выпить, и мы задерживаемся с ними до 18:00, после чего возвращаемся в Вильдфлеккен. Я узнал, что Ханна Райч (знаменитая немецкая планеристка и летчик-испытатель. – Пер.) в свое время занималась на Вассеркуппе и оплачивала здесь уроки в летной школе.

2 октября я, вместе со своим товарищем Лаграсом, отправляюсь с заданием во Франкфурт-на-Майне и его пригороды. Мы едем, чтобы раздобыть запасные части для наших мотоциклов. Ранним утром автомобиль каптенармуса Фукса доставляет нас к станции в Бад-Брюккенау. Около 10:00 мы уже во Франкфурте-на-Майне. В 11:00 добираемся до пригорода Франкфурта Ниддерау, где в жилом квартале получаем первую партию запчастей, которые оставляем в багажном отделении главной железнодорожной станции. Днем отправляемся в Майнц. Таким образом, в течение трех часов мы навещаем «Хёхст» в Ханау и «Оффенбах» в Висбадене, каждый раз оставляя полученные запчасти в багажном отделении. Промышленность разбросала свои склады фактически по всем пригородам среди множества крупных зданий, небольших предприятий и пустующих гаражей, дабы избежать тяжелых потерь из-за бомбардировок. Что дает нам возможность немного попутешествовать. Две ночи проводим в гостиницах по нашим Ùbernachtungs-Scheins – ордерам для получения ночлега, и последнюю – из четырех или пяти – в своего рода общежитии для солдат в непосредственной близости от станции. 5 октября мы отправляемся на прогулку, на этот раз для собственного удовольствия, и чуть позже полудня садимся на поезд до Бад-Брюккенау, куда и прибываем около 15:00. По моей просьбе начальник станции звонит в Вильдфлеккен, и в 17:00 прибывает грузовик, который доставляет нас с нашим грузом обратно в Вильдфлеккен.

Однажды в октябре объявляют, что на следующий день, на рассвете, один из наших товарищей, Де Вильд, будет расстрелян. Я с ним незнаком, но мы узнаем, что он дважды дезертировал и что во время второй попытки избавился от своего оружия – по причинам, нам неизвестным, но о которых немецкий полевой суд должен знать. Вдобавок ко всему его признали виновным в многочисленных нарушениях дисциплины – более или менее серьезных. По совокупности всех этих деяний и в основном по второму случаю дезертирства его приговорили к высшей мере наказания. Думаю, никто не рад вынесенному приговору, но, по-моему, все понимают его справедливость. Поведение Де Вильда недостойно добровольца, особенно в военное время. Такой приговор мог бы быть вынесен в любой армии мира и не дожидаясь второй попытки дезертирства, даже по отношению к мобилизованному. Однако необходимо отметить, что во время исполнения приговора он вел себя более чем достойно.

На восходе того дня, когда дежурный сержант поднял нас, во всем явно чувствовалось возбуждение. С другой стороны, мало кто разговаривал. Все происходило в гнетущей тишине. Ни улыбок, ни обычных шуток. Мы все были глубоко подавлены. Если бы, например, нам не приказали присутствовать на казни, то никто бы на нее и не пошел.

День только начался, когда роты уже выстроились, как обычно, перед своими казармами. Подразделения в тишине выдвигались к месту казни, однако звук шагов марширующих солдат раздавался по этим утренним дорожкам громче обычного. Мы проходим мимо зданий конюшен и гаражей с техникой, в сторону стрельбища; когда мы выходим на плац между стрельбищами, задержавшийся осенний туман рассеивается под первыми лучами солнца. В дальнем конце плаца установлен столб, который привлекает все наше внимание. Все взгляды прикованы к этому столбу, вкопанному напротив пихт, растущих на дальнем конце равнины. Мы не видим больше ничего! И если бы не его печальное предназначение, на столб никто не обратил бы внимания! Легкий холодок пробежал по спинам отважных воинов, привыкших больше к боям, чем к казням! Абсолютная, благоговейная тишина, и только сухие слова команд нарушают ее. Они звучат словно пощечины! Прибыв на место, роты выстраиваются по трем сторонам большого плаца, где почти 2 тысячи человек собрались, чтобы посмотреть, как умирает один из них, тот, кто оказался не в состоянии выдержать службу. Уже взошло солнце, но такое бледное, что не может прогреть ледяной воздух раннего утра. Что заставляет этих суровых мужчин поеживаться – утренний холод или эмоции? Для принесения искупительной жертвы все готово! Мы слышим отдаленный звук быстро приближающегося мотора. Подъезжает крытый брезентом грузовик, который останавливается чуть правее нас. Из него выбираются несколько человек, конвоирующих приговоренного, он в полотняной форме и без головного убора. С него снимают китель, и он приближается к столбу, грудь нараспашку. К нему подходит капеллан и говорит с ним. Де Вильд отлично держит себя в руках, лицо его бледно, но без малейших признаков страха! Солдаты в строю бледны не меньше, чем он. Его привязывают к столбу и предлагают повязку на глаза, от которой он решительно отказывается. В это время расстрельная команда занимает позицию. Солдаты, выбранные для приведения приговора в исполнение, обладают репутацией неисправимых упрямцев и самых недисциплинированных солдат 2-й роты. Среди них двое итальянцев, которых я встречал на гауптвахте в Регенвюрмлагере. Расстрельной командой руководит командир этой роты, капитан Д. Де Вильд просит позволить ему обратиться к своим товарищам, но ему отказывают. Мы видим, как он выплевывает предложенную ему сигарету и, пока расстрельная команда берет оружие на изготовку, кричит твердым зычным голосом: «Товарищи, цельтесь в сердце, да здравствует легион, да здравствуют легионеры!» В этот самый момент раздается залп, и я вижу, как его тело замирает и вздрагивает от попавших в него пуль, перед тем как повиснуть на веревках, которыми он был привязан. Подходит старшина наряда и разрезает путы. Тело тут же падает лицом вперед, и офицер, командовавший расстрельной командой, производит coup de grâce – последний выстрел. От этого выстрела тело вздрагивает в последних конвульсиях, и военный доктор склоняется над ним, дабы засвидетельствовать смерть.