Эдвард Сноуден. Личное дело - Эдвард Сноуден

Таково было положение вещей на июль 2009 года, когда я прочитал доклад о ситуации самого правительства, опубликованный в негрифованном варианте – в то самое лето, которое я посвятил изучению кибер-возможностей китайцев. Этот доклад, вышедший под неприметным названием «Незасекреченный отчет о Президентской программе наблюдения»[54], был составлен усилиями разведотделов пяти ведомств (Министерства обороны, Министерства юстиции, ЦРУ, АНБ и Аппарата директора Национальной разведки) и был предложен вниманию публики вместо полного расследования конгрессом злоупотреблений АНБ эпохи Буша. Тот факт, что президент Обама, уже будучи у власти, отказался провести расследование конгресса, был первым «звоночком», по крайней мере для меня, что новый президент (за кого с таким энтузиазмом выступала Линдси!) хотел двигаться вперед, не рассчитавшись должным образом с прошлым. Но его администрация ограничилась ребрендингом мер, связанных с Программой, не меняя их сути, так что надежды Линдси, так же как и мои, никак не оправдались.

Когда «незасекреченный отчет» перестал быть новостью, я обнаружил в нем некоторые примеры информативности другого рода. Помню, как он моментально потряс меня своим необычным «они-слишком-сильно-протестуют» тоном, немалым количеством логических искажений и витиеватым языком. В докладе излагались правовые обоснования различных программ агентства, и я не мог не заметить, что едва ли кто-то из должностных лиц исполнительных органов власти, фактически санкционировавших эти программы, согласился обсудить их с прокурорами. Почти каждый крупный политик, от вице-президента Дика Чейни и Генерального прокурора США Джона Эшкрофта до чиновников Минюста Дэвида Аддингтона и Джона Ю, отказался сотрудничать с теми институтами, которые надзирали за деятельностью разведсообщества, и принудить их к сотрудничеству не удалось, потому что на этот счет не было официального расследованием с предъявленными доказательствами. Мне трудно интерпретировать их уклонение от участия в деле, кроме как признанием злоупотреблений.

Еще один аспект доклада, потрясший меня, – это повторяющийся неясный оборот «Другие Виды Разведывательной Деятельности» (заглавные буквы как в документе), для которых ни одного «приемлемого юридического обоснования» или никакой «правовой основы» не могло быть найдено за рамками требований президента Буша об исполнительной власти в военное время. Военное время, конца которому не видно. Конечно же, все эти отписки не давали никакого объяснения насчет того, о каких Видах Разведывательной Деятельности речь, однако методом дедукции можно вычислить, что речь идет о внутренней слежке без судебного ордера, тем более что это единственный вид разведывательной деятельности, не предусмотренный в правовых рамках, что также вытекает из Президентской программы наблюдения.

Читая дальше, я не проникся уверенностью, что изложенное в этом отчете полностью оправдывает задействованные правовые махинации, не говоря уже об угрозах тогдашнего заместителя Генерального прокурора США Джеймса Коми и тогдашнего директора ФБР Роберта Мюллера уйти в отставку, если действие Президентской программы наблюдения будет возобновлено. Еще я не заметил ничего, что бы полностью объясняло риски, на которые пошли многие члены агентства (агенты намного выше меня рангом, с десятками лет стажа) и работники Минюста, которые в общении с прессой высказали опасения, что некоторые аспекты Президентской программы подверглись искажениям на практике. Если они ставили на кон свои карьеры, благополучие семей и собственную жизнь, то из-за чего-то более серьезного, нежели несанкционированная прослушка телефонов, которая к тому времени уже перестала быть темой заголовков в СМИ.

Подозрения заставили меня искать засекреченную версию отчета, и они нисколько не развеялись, когда выяснилось, что такой версии не существует. Я не понимал. Если секретная версия была просто перечнем грехов прошлого, ее можно было бы легко отыскать. Однако найти ее нигде не удавалось. Я недоумевал: может быть, я не там ее ищу. После неудачных попыток поиска в более широком диапазоне я решил отказаться от этой затеи – жизнь брала свое, надо было работать. Когда у тебя спрашивают, как спасти агентов разведсообщества в Китае, которых может разоблачить и казнить Министерство государственной безопасности КНР, ты вряд ли сразу вспомнишь, что гуглил неделю назад.

И только позже, спустя много времени, когда я совсем позабыл о потерянном правительственном докладе, засекреченная версия откуда-то свалилась прямо мне на рабочий стол, словно в подтверждение старой истины, что лучший способ что-то найти – это перестать искать. Когда секретная версия отыскалась, я сразу понял, отчего я не смог найти ее раньше: она была недоступна даже руководителям агентств. Документ был представлен под грифом «Exceptionally controlled information» (ECI), чрезвычайно редкой формулировкой, которая применялась только для уверенности, что содержимое останется скрытым и от тех, кто обладает допуском к совершенно секретным работам и материалам. По роду моей деятельности в АНБ я был знаком со многими разновидностями этого грифа, но только не с этой. Вот как полностью выглядела полная формулировка секретности доклада: TOP SECRET//STLW//HCS//COMINT//ORCON/NOFORN. А перевод такой: слишком малое число людей во всем мире имеет разрешение на чтение этого документа.

Я, разумеется, к этому числу не принадлежал. Доклад попался мне на глаза по ошибке: кто-то в АНБ из Группы по сбору разведданных на местах в своем офисе оставил черновой вариант документа в системе, а я, как системный администратор, имел к ней доступ. Предостережение STLW, которое я не совсем понял, в дальнейшем оказалось так называемым «грязным словом» для моей системы. Эта пометка обозначала документ, который не должен был храниться на дисках нижних уровней безопасности. Сами диски беспрестанно проверяли информацию на наличие вновь поступающих «грязных слов», и в момент, когда они находились, мне приходило уведомление, чтобы я мог оперативно удалить документ из системы. Но, прежде чем так поступить, я обязан самостоятельно изучить файл-нарушитель, просто чтобы удостовериться, что «грязным словом» не было помечено что-нибудь по ошибке. Но на этот раз, только открыв документ, я понял, что прочту его весь, от начала до конца.

Там было все, чего не хватало в незасекреченной версии. Все, чем не располагали газетчики, чьи материалы я просматривал; все, чего не было в отчетах о судебных расследованиях, о которых я знал и которые закончились ничем. То была полная отчетность о секретных программах АНБ, полный перечень директив агентства и мер Министерства юстиции, к которым прибегли, чтобы растоптать американское право и переступить через Конституцию США. По прочтении я наконец понял, почему ни один работник спецслужб не проронил журналистам ни слова и ни один судья не смог принудить правительственные органы рассмотреть дело в открытом суде. Документ был так глубоко засекречен, что всякий, имевший к нему доступ, был бы немедленно идентифицирован – если только он не системный администратор. А деятельность, которую он описывал, была настолько глубоко противозаконной, что ни одно правительство никогда не позволило бы обнародовать его без соответствующих сокращений.