Эдвард Сноуден. Личное дело - Эдвард Сноуден

Перепись 1933 года в нацистской Германии – аналогичный статистический проект, однако она проводилась уже с помощью компьютерных технологий. Она инициировалась для подсчета населения Рейха с тем, чтобы контролировать его и проводить чистки, в первую очередь – евреев и цыган, еще до зверского уничтожения мирного населения за пределами своих границ. Для осуществления этих целей Рейх установил партнерство с Dehomag, немецким филиалом американской компании IBM, которой принадлежал патент на перфокарточный табулятор, своего рода аналог компьютера – он пересчитывал отверстия, сделанные в перфокартах. Каждый житель страны был представлен одной перфокартой, определенные отверстия соответствовали определенным параметрам их идентичности. В колонке № 22 размещались сведения о религиозной принадлежности: первое отверстие – протестант; отверстие второе – католик; третье отверстие – иудей. В 1933 году нацисты еще официально считали еврейство не расой, а религией. От этих воззрений отказались спустя несколько лет, к тому времени, как вся собранная переписью информация стала активно использоваться для выявления евреев и депортации их в лагеря смерти.

Любой современный смартфон сам по себе обладает большей компьютерной мощностью, чем вычислительные машины Третьего рейха и Советского Союза военного времени, вместе взятые. Помня об этом, убеждаешься не только в технологическом превосходстве американского разведсообщества, но и в той угрозе, которую оно несет демократическому правлению. Меньше чем через столетие после этих переписей технологии сделали умопомрачительный рывок – чего нельзя сказать о законах или моральных принципах, которые могли бы сдерживать отрицательные стороны этого прогресса.

Соединенные Штаты, конечно, тоже проводили перепись. Конституция утвердила порядок проведения американских переписей населения и документально закрепила их как официальный федеральный подсчет населения каждого штата для пропорционального представительства делегатов в палате представителей конгресса США. Этот подход был новшеством: авторитарные государства, включая британскую монархию, которая управляла колониями, традиционно использовали перепись для назначения налогов и учета молодых людей, подлежащих воинскому призыву. Гениальность американской Конституции в том, что она преобразовала механизм притеснения в механизм демократии. Перепись населения, находящаяся под юрисдикцией сената, законодательно должна была проводиться каждые десять лет – примерно столько времени требовалось для обработки данных большинства американских переписей, начиная с первой в 1790 году. Этот десятилетний перерыв был сокращен после переписи 1890 года, в ходе которой впервые в мире использовались ранние формы компьютеров (прототипы тех моделей, что IBM впоследствии продала нацистской Германии). С применением вычислительной техники время обработки данных сократилось вполовину.

Цифровая технология не просто усовершенствовала процесс учета – она упразднила его как устаревший. Массовое слежение сегодня – это нескончаемая «перепись населения», существенно более опасная, нежели любой опросник, высланный по электронной почте. Все наши устройства, от телефонов в карманах до компьютеров в рюкзаках, по сути, миниатюрные «переписчики», наши постоянные «летописцы». Мы носим их в своих рюкзаках и в карманах, а они помнят все и не прощают ничего.

Япония стала моим «атомным моментом». Именно тогда до меня окончательно дошло, куда ведут новые технологии, и если мое поколение не вмешается, все будет становиться только хуже. Трагично будет, если ко времени, когда мы наберемся решимости оказать сопротивление, оно окажется тщетным. Грядущие поколения привыкнут жить в мире, где слежка – уже не временный эпизод, вызванный «юридической необходимостью», а данность: всеслышащее ухо, всевидящее око и память, бессонная и неотступная.

Теперь, когда вездесущий сбор данных соединился с вечным хранением файлов, все, что остается делать любому правительству, – это выбрать персону или группу козлов отпущения и идти копаться в их файлах, как я копался в файлах агентства в поисках улик соответствующего преступного деяния.

В 2011 году я вновь находился в Штатах, работая на того же самого номинального нанимателя, компанию Dell, но будучи на этот раз прикреплен к моему старому агентству, ЦРУ. Одним теплым весенним днем я вернулся домой с первого рабочего дня на новом месте и вдруг поразился: в доме, куда я въехал, был почтовый ящик. Ничего особенного, обычный прямоугольный ящик, часть имущества многоквартирного дома, и все-таки, глядя на него, я улыбнулся. У меня годами не было почтового ящика, да и в этот я не заглядывал ни разу. Возможно, я бы не заметил его вовсе, если бы он не был до отказа забит пачками почтового мусора, который был адресован мне: «Мистеру Эдварду Дж. Сноудену или проживающему в настоящее время». В конвертах лежали купоны супермаркетов и рассылка рекламы бытовой техники. Кто-то был в курсе, что я только что приехал.

Память вернула меня в детские годы. Я вспомнил, как проверял почту и нашел письмо, адресованное сестре. Я захотел вскрыть его, но мама не разрешила.

Помню, я спросил почему. «Потому что, – сказала мама, – оно адресовано не тебе». Она объяснила, что письмо предназначено для кого-то другого, и даже если это поздравление с днем рождения или «письмо счастья», открывать его не стоит. Фактически, это преступление.

Какого рода это преступление, поинтересовался я. «Большое, дружок, – сказала мама. – Предусмотренное федеральным законом».

Стоя на парковке, я не глядя разорвал конверты со спамом и отнес в урну для мусора.

У меня был новенький айфон, который лежал в кармане моего нового костюма от Ральфа Лорена. Новые очки от «Бёрберри». Новая стрижка. Ключи от нового таунхауса в Колумбии, штат Мэриленд, – самая большая квартира из всех, где мне доводилось жить, и первый дом, который я стал считать своим. Я был богатым – по крайней мере мои друзья считали меня таковым.

Я решил, что лучше всего жить в отрицании и просто зарабатывать деньги, делая лучше жизнь тех людей, которых я люблю. Разве не этим же в конце концов были заняты все остальные? Но легче сказать, чем сделать – я имею в виду отрицание. Деньги-то доставались легко. Настолько легко, что я чувствовал себя виноватым.

Считая Женеву и не считая периодических наездов домой, я отсутствовал около четырех лет. Америка, куда я вернулся, ощущалась как другая страна. Не буду врать, что почувствовал себя иностранцем, но внезапно я оказался втянутым в слишком много разговоров, которых не понимал. Через слово – имена неизвестных мне телеведущих, названия фильмов, которых я не смотрел, или слухи о громком скандале среди знаменитостей, до которых мне не было дела. Я не мог ничего ответить – мне нечего было ответить.

Противоречивые мысли сыпались откуда-то сверху, как кирпичики в «Тетрисе», и я мучился, передвигая их – чтобы они исчезли. Сначала я думал: «Посочувствуй этим бедным, ни в чем не повинным людям, они – жертвы, за которыми следит правительство. За ними следят с каждого экрана, на который они с обожанием смотрят». Потом я думал: «Перестань! Хватит драматизировать, они счастливы, им не до чего нет дела, тебе – тоже. Взрослей! Делай свое дело, оплачивай счета. Такова жизнь».