Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

чтобы не допустить катастрофического взрыва традиционного мнения, согласно которому некий Христофор Колумб, генуэзец, открыл Америку 12 октября 1492 года, когда искал западный путь в Индию.

Переписчик «Журнала» действительно допустил распространенные ошибки, в частности, написание слова «восток» вместо «запад», но описки подобного рода легко вычисляются при построении курса, который выдерживал флот Колумба. Несомненно, и сам Лас Касас опустил некоторые морские подробности, которых так порой не хватает, зато вставил несколько собственных не самых прозорливых, но легко обнаруживаемых замечаний. Но периодически появляющиеся утверждения, что Лас Касас (или кто-то другой) исказил «Журнал», безусловно, не соответствуют действительности. Мои друзья по Гарвардской экспедиции и я подвергли «Журнал» самому интенсивному изучению, которому он когда-либо подвергался, и со всей профессиональной ответственностью утверждаем, что ни один моряк, который не проследовал бы маршрутом Колумба, не смог бы подделать этот документ, настолько точны в нем указания пеленгов, курсов и наблюдений. Для этого понадобилась бы помощь искуснейшего из литературных фальсификаторов, который смог бы тесно вплести в «Журнал» страстное стремление Колумба к Индии, его удивления и восторги новыми впечатлениями. Характерно, что Колумб даже не удосуживался исправлять многочисленные ошибки, которые допускал в навигации, когда понимал, что сделал неправильный расчет, только несколько дней спустя.

Преамбула, которую мы процитировали в начале этой главы, была особой мишенью критиков из-за упоминания в ней «земель Индий» и «великого хана». Все доморощенные «разоблачители» настаивают на том, что это было написано после окончания путешествия, и Колумб извлекал максимум пользы из серьезной неудачи. Никто не исключает, что преамбула действительно была написана не в день начала путешествия, когда Колумб был занят другими, более важными делами, а, например, на Канарах. Но о том, что «Журнал» писался намного позже, не может быть и речи. Об этом свидетельствует обещание в последнем абзаце, которое так и не было выполнено: «составить новую морскую карту, на которой, на надлежащих местах, были бы показаны под их ветром все моря и земли Моря-Океана» – то есть указать широту и долготу тех или иных объектов. Этого Колумб не сделал из-за неимения точных научных методов. Как и другие мореплаватели того времени, он, вероятно, полагал, что сможет «разобраться в море», но за все путешествие у нас есть только три указания широты новых земель (все неверные) и ни одной долготы. Этот разрыв между обещаниями и результатами не ускользнул от глаз монархов, которые довольно многозначительно предложили ему предоставить недостающие данные до начала Второго путешествия. Едва ли они попросили бы Колумба сделать то, на что не был способен ни один мореплаватель того времени, если бы не заметили опрометчивое обещание в преамбуле.

План путешествия Колумба состоял в том, чтобы сначала отправиться на Канарские острова, а оттуда на запад, в Индию, но даже вокруг этого простого намерения стали плестись самые фантастические теории. Кажется достаточно ясным, почему он выбрал именно этот маршрут. Прямой курс на запад из Испании был исключен опытом португальцев, которые множество раз пытались бороться с западными ветрами Северной Атлантики. Но Канарские острова находились в зоне северо-восточных пассатов, поэтому существовала уверенность, что в это время года туда можно добраться при благоприятных северных ветрах. Ни в «Журнале», ни где-либо еще нет даже намека на надежду перехода через весь океан под действием пассата, но, должно быть, во время африканского путешествия Колумб заметил, что курсу на запад от Канар будет благоприятствовать попутный ветер – стоит только выйти из зоны Канарского штиля. Другими словами, Христофору просто повезло, что один и тот же ветер донес его флот до самой Америки.

Существовала еще одна веская причина для выбора Канарских островов в качестве отправной точки. Они лежат на той же параллели, что и Чипунгу (или, если угодно, Япония). Теперь вернемся назад к наброску с «Глобуса» Мартина Бехайма, выполненному в год плавания Колумба, и отметим, что выбранный путь в Индию соответствовал самому простому и кратчайшему курсу в свете распространенной в то время географической дезинформации. Планы простых навигаторов того времени всегда заключались в том, чтобы выйти на предполагаемую широту пункта назначения, а затем двигаться строго на восток или на запад, пока они не достигнут цели. По оценке Колумба, кратчайшее расстояние между Востоком и Западом находилось на Канарской параллели, причем, как правило, в этом районе дул устойчивый ост. Так что же может быть более разумно, чем сделать эти острова отправной точкой? Более того, первый этап плавания до Канар превратился в своего рода психологическую «встряску», весьма полезную не только для проверки качества кораблей, но и для изучения характеров и поведения членов экипажа.

Капитан-генерал – именно так мы теперь должны называть Колумба – причастился в церкви Святого Георгия, Палое, ранним утром в пятницу 3 августа поднялся на борт своего флагмана еще до рассвета и «во имя Иисуса» дал команду трогаться в путь. Веселые песенки сопроводил скрип лебедок, и за полчаса до восхода солнца (на той широте восход в начале августа приходился примерно на четверть шестого) на «Санта-Марии», «Пинте» и «Нинье» были подняты якоря. Это был один из тех серых и спокойных дней, предвещающих приход осени, когда море уподоблялось зеркалу из полированной стали, а кучевые облака Кастилии (такие мог написать только Эль Греко), кажется, вдруг застывали на месте в своей бесконечной смене. В такие безмятежные дни на берегу не шевелился ни один лист, и, если бы не прилив, можно было бы подумать, что время остановилось. Отсутствие ветра не имело значения – отплытие приурочивалось к началу отлива, имеющего достаточную силу, чтобы успеть перенести суда через прибрежную полосу, слишком мелкую для осадки «Санта-Марии». Без единого звука, если не считать плеска воды и скрипа уключин, флот двинулся вниз по реке на веслах под вяло провисшими парусами – только так можно было обеспечить достаточную маневренность до выхода в открытое море. В полутора милях от Палоса по левому борту показались здания Ла-Рабиды, в котором монахи распевали древний литургический гимн в честь великого события:

lam lucis onto sidere

Deum precemur supplices,

ut in diurnis artibus

nos servet a nocentibus[122].

Можно представить, как капитан-генерал, часто присоединявшийся к этому гимну во время пребывания в Ла-Рабиде, снимает шляпу, не занятые греблей моряки следуют его примеру, все крестятся, и многие преклоняют колени, когда над водой звучит последняя строфа:

Deo Path sit gloria,

eiusque soli Filio,

cum Spiritu Paraclito et nunc

et in perpetuum