Нелегалка. Как молодая девушка выжила в Берлине в 1940–1945 гг. - Мария Ялович-Симон

– Мне давно этого хотелось, – тотчас согласилась Эва.

Я от души поблагодарила ее и попросила прощения, что иногда вела себя не слишком дружелюбно. Затем, отдавая должное этому особенному дню, мы все выпили по чашке натурального кофе.

Едва мы сели ужинать, грянула сирена – воздушная тревога. По указанию Герды Янике Эва как раз натопила угольный бойлер в ванной, обе они собирались искупаться, но пришлось идти в бомбоубежище. Я осталась в квартире, потому что официально меня тут не было, а Эву выдавали за приятельницу, которая иногда здесь ночевала.

– Ханни, вы искупайтесь, – сказала Герда Янике, – не то колонка вскипит.

Вот здорово! Я забралась в ванну, шлепала ладонями по воде, развлекалась, как могла. “От кофе шумит в голове, я шлепаю ладошкой по воде”, – напевала я, слегка опьянев от непривычного напитка.

После отбоя они вернулись в квартиру.

– Вам-то хорошо, – укоризненно сказала госпожа Янике. – Мы мерзли в бомбоубежище, а вы тут в горячей ванне нежились.

Это замечание сродни советскому анекдоту, который я слышала много лет спустя: народ стоит в очереди за мясом, но мяса нет. Сперва из очереди выгоняют евреев, потом тех, кто живет не в этом районе, потом беспартийных. В конце концов из подсобки выходит мясник и говорит: “Мне только что позвонили, и я, к сожалению, должен отправить по домам всех, сегодня мяса не привезут”. Народ расходится, сердито ворча: “Вечно евреям везет”.

Герда Янике сдержала слово. Честно заботилась о госпоже Хеллер, у которой после ареста мужа случился тяжелый сердечный приступ. Моя квартирная хозяйка ходила с ней к адвокату и в следственную тюрьму. Ирмгард Хеллер доверилась ей и сообщила, кто где устроен: Кон – у Мюллер, Леви – у Майер и так далее. Госпожа Янике навещала их всех, информировала и сама собирала информацию. Таким образом мы узнали, почему Хеллера арестовали.

Гинеколог уговорил некую еврейку, особу лет тридцати пяти, совершенно аполитичную, перейти на нелегальное положение и на две недели устроил ее к одной благодарной нойкёлльнской пациентке. Когда этот срок истек, нелегалка, однако, не пожелала покинуть свое прибежище. Хозяйка же твердила, что дольше ей оставаться нельзя. Вокруг-то живут нацисты. Она заранее сказала, что у нее гостит кузина из провинции, но соседи уже несколько раз предупреждали, что необходимо зарегистрировать гостью в полиции.

Короче говоря, “не умевшая плавать” еврейка осталась без крова. Несколько суток она бродила по окрестностям, голодала и мерзла, не имела возможности ни умыться, ни сходить в туалет. А потом снова пошла к своей квартирной хозяйке и спросила:

– Можно мне опять пожить у вас?

– Нет, нельзя, – ответила та.

– Тогда я вам вот что скажу: за последние дни я натерпелась таких ужасов, что в концлагере наверняка будет лучше. Там, конечно, нет никакого комфорта и кормят не как в ресторане. Но хотя бы баланду дают, и крыша над головой есть, и соломенный тюфяк. Этот врач – преступник, он только беду на людей навлекает.

Она действительно пошла в гестапо, добровольно сдалась и донесла на Хеллера. Правда, имя квартирной хозяйки не выдала.

Немногим позже Ирмгард Хеллер переехала к своей сестре в Лейпциг. И через несколько месяцев, в сентябре 1943 года, там скончалась. Она страдала тяжелым сердечным недугом и была уверена, что мужа ее нет в живых: полиция сообщила, что при перевозке из следственной тюрьмы в Заксенхаузен Бенно Хеллер оказал сопротивление властям и его застрелили. На самом деле в начале 1945 года он был еще жив[34].

После ареста Хеллера в докторской квартире по-прежнему жили евреи-нелегалы. Ирмгард Хеллер перед отъездом оплатила квартиру за несколько месяцев вперед. Нелегалов обеспечивали продуктами, которые Герда Янике выпрашивала у бывших пациенток Хеллера и в маленьком чемоданчике относила на Браунауэр-штрассе. В этом было ее сопротивление, и оно полностью заполняло ее дни, меж тем как Эва Дойчкрон заботилась о ее ребенке.

8

как обычно, я напевала про себя на мотив “Гансика”, с чемоданчиком в руках направляясь пешком с Ширкер-штрассе на Шёнляйнштрассе. Было это в самом конце февраля 1943 года. Я спрашивала себя, не грешно ли петь, ведь, может статься, именно сейчас Хеллера пытают до смерти. Потом мне вспомнилось продолжение “Гансика”:

“Разве кому во вред, если я весела и полна надежды?” – думала я. В конце концов, мне предстояло кое-что совершенно необычное и замечательное: встреча с женщиной, которая заявила, что до самого освобождения берет на себя ответственность за мое спасение.

Труда была дома и приняла меня очень радушно.

– Каждый минувший день – это победа и очередной шаг к освобождению! – воскликнула она.

Я сразу почувствовала себя в этой семье как дома. Гостиная, где я ночевала на диване, была обставлена разномастной старой мебелью, но производила весьма благородное впечатление, потому что Труда обладала тонким чувством цвета и не держала халтурной дешевки. Нашлась там и маленькая библиотечка художественной литературы, и письменный стол.

Пока что мне предстояло провести там неделю. Сперва Труда ни в коем случае не хотела, чтобы я помогала по хозяйству, но у меня просто руки чесались, когда я видела перемытую, но не вытертую посуду. И в конце концов она предоставила мне свободу действий. В ее глазах Камилла Фьоки была подлой, бессовестной капиталистической эксплуататоршей. Когда заходил разговор о цойтенской вилле, она воинственно взмахивала кулаком:

– После войны, когда все останется позади и опять будут профсоюзы, ты пойдешь туда и потребуешь неполученный заработок! – твердила она.

Я считала это полным абсурдом.

– А как насчет того, что Камилла ради меня рисковала головой, пускала жить без регистрации и кормила без карточек? – спрашивала я.

Выслушав подобные аргументы, Труда великодушно говорила:

– Если вдуматься, я понимаю: ты совершенно права.

Ее соседку по этажу звали Штайнбек.

– Эта женщина – воплощение глупости и отъявленная нацистка, – рассказывала Труда. – Мало того, она крепко дружит с самой противной нацисткой во всей округе.

Тем не менее ей хотелось поскорее познакомить меня с этой соседкой: ни под каким видом та не должна заподозрить, что здесь что-то утаивают. И вот Труда открыто пошла со мной за покупками, а на обратном пути мы нарочно с шумом поднялись наверх. Неожиданно соседская дверь распахнулась, и на лестницу выглянула Штайнбек.