Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

— Да, я знаю, я знаю, простите меня, — Оля улыбнулась и обняла ребят одного за другим, а тихую Джоанну особенно крепко. — Я не хотела… Ох, мне сейчас немного тяжело, гормональные перемены в организме, сами понимаете.

— Ты беременная, что ли? — весело выкрикнула Рита. — А ну рассказывай!

Оля застыла с явным недоумением на лице, но тут же опомнилась и рассмеялась:

— Точно, я же не сказала вам! Я на втором месяце.

С появлением новой темы для разговора у гостей возросло также и желание непременно отметить это событие. Когда радостные Ритины вопли и милое замешательство остальных отступили на второй план, позволив поздравлениям и добрым шуткам занять место в партере, наконец разлили коньяк по рюмкам.

— За нашу чудесную подругу и её не менее чудесный вклад в пополнение списка поводов выпить дорогого коньяку! — воскликнул Тёма, после чего все резво осушили хрустальные сосуды и наполнили их вновь.

— Ещё раз з-за то же самое! — закричал Ян и поднял бокал высоко над головой.

Гости повиновались. Ольга наблюдала за своими нескладными друзьями и громко хохотала.

— Только не говорите, что хотите повторить это и в третий раз, — сказала она.

— Прелестная мысль! — воскликнула Рита. — А можно?

— Можно, можно, вам всё можно, — Оля замахала бумажной салфеткой, которой тут же вытерла скатившуюся по щеке слезу, — давайте, мои дорогие, выпейте за меня!

Выпили в третий раз и немного успокоились; опять стали жадно есть. В разгаре пиршества возвратился Олин новоиспечённый супруг. Он пожал руку каждому гостю, заковал талию жены в крепкие объятия и торжественно огласил: «Дорогая, договор я подписал и наконец-то свободен. Благодарю вас, друзья, что не давали моей жене скучать эти два месяца, пока я вынужден был довершить несколько дел. Теперь мы наконец отправляемся на море в свадебное путешествие. А после я познакомлю тебя с семьёй в Каире. Самолёт вылетает через три часа, собирайся». Молодая жена завизжала от радости. Дамир Хассан высвободил одну ладонь, продолжая другой сжимать Олино бедро, и через минуту после приветствия сразу протянул руку на прощание одному за другим:

— Был бесконечно рад знакомству, благодарю за подарки, весьма рад, весьма рад, — с мрачным видом дробил он сухие любезности, как из пулемёта.

— Вы так прощаетесь, будто навсегда улетаете, — крякнул Тёма, и вместе с ним захихикали, стесняясь, Джо с Ритой.

— Может, и навсегда, — серьёзно ответил каирец. — Загадывать не будем.

Кравченко застыли в изумлении с немым вопросом в глазах. Не дождавшись ответа от Дамира, они перевели взгляд на Оленьку.

— Это шутка?

— Оль, ты не говорила ничего…

— Подождите, вы же только въехали…

— Ой, ребята, какие вы забавные, — беспечная девушка отмахивалась и смеялась. — Уехали — вернёмся! За коттеджем присмотрят соседи. И номер мой у вас в телефонах записан. Чего переживать? Жаль только, с Сашей и Ничкой не попрощались. Ну, дорогие, до встречи! Дайте обниму вас!

И хлебосольные хозяева с широкими улыбками выставили только прибывших гостей за порог, оставив их размышлять над переоценённостью человеческой дружбы.

II

Саша с Вероникой крайне расстроились, когда узнали об отъезде дорогой подруги, но переживать и сокрушаться им было некогда: Ничка готовилась рожать, а Саша поступал в духовную семинарию. По правде сказать, Александр намеревался взять в жёны недалёкую и почти что одичалую простушку, о слабоумии которой его предупреждал Кравченко, однако Ничка оказалась чудо-девушка, воспитанная, уравновешенная и крайне мудрая в быту, благодушная, милосердная, больше прочего почитавшая свою семью. Как и полагается хорошей русской жене, она много готовила, стирала и гладила, мало спала, вовсе не прекословила. За первый же месяц брака она сделалась умнейшей женщиной в глазах Саши Чипирова, только что неграмотно говорила, не училась в университете и из книг читала лишь «Заметки садовода». Но это пустяки. Отсутствие высокого интеллекта легко компенсировалось одной лишь ангельской улыбкой. Это была настоящая матушка — на роль жены священника она подходила безупречно.

Брак с Никой оказался для юноши невообразимым счастьем. В их отношениях не было романтики и страсти, но они сумели создать крепкую семью, жили в любви и гармонии. Кассандра позволила дочери проявлять самостоятельность и стала поощрять её за терпеливость и трудолюбие. Каково было удивление друзей, увидевших, что Кассандра готова отпустить дочь во взрослый мир. Например, в одно из воскресений Ничка случайно поранила руку в церкви и сразу побежала хныкать маме, как ей больно. Кассандра быстро шикнула на дочь: «Не реви, взрослая уже. Сиди терпи, заживёт скоро!» Так Вероника Чипирова прошла обряд инициации и приучилась к сдержанности.

Молодожёны переехали в квартиру Саши, и Кравченко возрадовались целой пустой комнате. Туда перебрались Ян с Джоанной. После переезда Кассандра Карась резко изменилась в характере. Она с детства считала своей семьёй только тех, с кем живёт под одной крышей, поэтому похоронила в сердце родную тётку, когда из коммунальной квартиры сбежала к Ире, и позабыла Иру, переехав в дом Семёна Чипирова. Их вечная женская дружба быстро сошла на нет и превратилась в ежемесячные полувежливые звонки с целью поинтересоваться, у кого как дела и не появились ли дети.

Пока Тёма учился на журналиста и писал в похабной местной газетёнке за три тысячи в месяц, а Ян изучал почву и минералы в Горном институте, оба подрабатывали официантами в забегаловке добродушного Даниила Кильмана. Жёны их скучали дома. Маргарита думала посвятить свободное время бюджетным вечеринкам и знакомствам с интересными людьми. Она везде брала с собой Джоанну, но вскоре пожалела о принятом решении. Джо чувствовала себя проклятой: при каждом новом знакомстве она больше не притворялась душевнобольной, но при этом из раза в раз её номер добавляли в чёрный список и избегали девушку на улице. Все были уверены, будто у Клеменс то ли аутизм, то ли шизофрения, и знакомство за знакомством заканчивались неудачно. До кого-то доходили слухи о её прошлом, других настораживало, что Джоанна не смотрит собеседнику в глаза. Третьи смеялись над её нелепым произношением и странным чувством юмора. Кто-то пытался заговорить с ней на её родном языке, полагая, что девушке будет легче изъясняться на английском, но вдруг понимали, что Джоанна и по-английски не говорит, помня из детства лишь три или четыре фразы на жёваном кокни. С теми немногими, кто оставался и принимал странности Джо, девушка сама не хотела общаться. Обычно эти люди переставали видеть в ней полноценного человека и только жалели, жалели да утешали. То и дело Яна Кравченко мучили расспросами про тяжёлую жизнь с женой-шизофреничкой, а радостно ли