Изгой - Юрий Никитин

И потом наступит долгожданный миг, начертанный звездами:она, обнаженная, опустится в эту горячую молодую кровь, разогреется, кровь этихмолоденьких дурочек начнет впитываться в ее тело, и наконец-то онапомолодеет...

Да, пока длился этот магический дождь, можно было возвращатьсебе молодость силой заклятий, но сейчас она с ужасом и омерзениемвсматривается в зеркало, чуть ли не каждый день находя то новую морщину, тоскладку на шее, то даже седой волос!

Интересно, внезапно мелькнула мысль, что сказали бы другиеиз Семерых Тайных, увидев вот это... Скорее всего, ничего бы не сказали. Длявсех эти короткоживущие люди — всего лишь что-то вроде травы, животных,домашнего скота. Да, можно поплакать над сломанным цветком, умершим соловьем,ручным воробышком или погибшей под конскими копытами любимой собачкой, но никтоне поставит себя с ними вровень.

Другое дело — Богоборец. Его один только Россоха зовет поимени, остальные предпочитают эту кличку, прозвище. Хакама сама звала его толькоБогоборцем, так лишний раз подчеркивала, что во главе Семерых стоит человек,которому нельзя не подчиниться, нельзя перечить, что он боролся с богами иостался жив, а боги отступились. Этот Богоборец еще дивно молод, для него люди— все еще люди, такие же, как и он. Надо чтобы сменилось несколько поколений,чтобы он сроднился с мыслью, что они все подобны траве или домашнему скоту. Отраве и домашней живности можно заботиться, кормить и защищать, но, когданужно, их можно использовать как дрова или мясо так же спокойно, как используемдля печи березу, а для жаркого — телятину или оленину.

Но это будет потом. А сейчас он, узнав о таком, пришел бы внегодование. Не понимает еще, что жизнь жизни рознь. Жизнь простолюдина ничегоне стоит. Любая баба рожает, как крольчиха, по двадцать детей. Если их неубивать, земля прогнется под их тяжестью...

Один из рабов исчез за дверью. Хакама отпустила край ковра,вернулась к окну. Через время в дверь легонько постучали, слегка скрипнуло. Онаобернулась. Раб с поклоном указал обеими руками на распахнутую дверь.

Хакама распустила шнур на шее, легкий халат заскользил потелу. Дождавшись, когда он весь лег и застыл невесомыми волнами, онапереступила и пошла к двери. Раб почтительно шел следом, она чувствовала еготупой жадный взгляд на своих ягодицах.

Да, всплыла у нее мысль, пробовала и это. И многое другое. Впогоне за молодостью хороши и позволительны любые средства. Но звезды говорят,что только молодая свежая кровь в ее жилах вернет ей то, ради чего любаяженщина пойдет на преступление. А для нее вовсе не преступление резать коровли, овец или простых людей.

Темные тучи закрыли небо от горизонта до горизонта. Тамклубились и двигались тяжелые черные массы, но на землю падал странный свет.

В глубине леса высилась каменная гора, такой она казаласьиздали. Возможно, это и была гора в древности, но сейчас на самой вершине горелсвет, словно в полном безветрии полыхал и не мог сгореть смоляной факел, тусклоблестели массивные двери из темной меди.

К вершине вели пять уступов, на каждом могли бы поместитьсянесколько сот лучников или просто людей с камнями, что с легкостью побивали бынападающих снизу. Наверх вела одна-единственная узкая лестница, каменная, поней к лучникам могла сверху опускаться помощь, по ней же могли отступатьнаверх.

Крепость выглядела неприступной, да и в самом деленеприступна вот уже много столетий, с самого начала, когда ее создали не тоневедомые боги, не то герои, равные им по мощи. Но стража все равно бдит, аночные дозоры каждый день обходят лес вокруг их крепости, выискивая следывражеских лазутчиков.

В дальней комнате на вершине горы горели все светильники, алюди недвижимо смотрели в магическое блюдо. Миниатюрная хрупкая женщинапрерывисто вздохнула в напряженной тишине:

— Что так долго?.. Раньше ты был быстрее!

— Ничего подобного, моя повелительница, — ответилсварливо толстый рыхлый старик. — Раньше это занимало куда большевремени... Но вы желаете смотреть только за этим человеком, так что я уженасобачился, насобачился!..

В блестящей поверхности клубился серый неопрятный туман.Чародей двигал руками, бормотал заклинания, с кончиков пальцев срывалиськороткие искорки. Туман слегка редел, однако из-за краев зеркала надвигалисьновые комки, сгустки.

В комнате рядом с женщиной, которую чародей почтительноназвал повелительницей, смиренно сидел рослый юноша, красивый, с суровыммужественным лицом. Он был широк в плечах, с толстыми мускулистыми руками,настоящая стать воина, но лицо задумчивое и совсем не воинственное.

— Вот, — вдруг сказал чародей сдовольством, — поймал... А вы говорите, долго!

Туман поредел, проступила зелень, это оказался лес, Деревья,вот лесная тропа, показался скачущий всадник. Женщина прерывисто вздохнула.Всадник приблизился, чародей застонал от усилий, перед всадником словно летелазадом наперед птица и смотрела на всадника, а здесь, в этой комнате, виделиглазами птицы разлетающиеся под ударами ветра красные, как пламя, волосызеленые глаза, устремленное вперед лицо.

Следом за всадником на тропу выметнулся второй красивый молодоймужчина с черными, как вороново крыло, волосами, с яростным лицом, конь под нимнесся широким галопом.

Женщина произнесла властно:

— Этот меня не интересует.

— Да-да, моя повелительница, — пробормоталчародей. — Просто мне кажется, что этот юноша сыграет немалую роль...

— Меня его роль не интересует.

Изображение снова сдвинулось на первого всадника. Все троевсматривались в суровое лицо, в котором, однако, от суровости воина иливластителя не было и тени, но всадник явно суров, силен и в то же время словнобы наполнен печалью и отчаянием. Сейчас, когда, как он думал, его никто невидит, он смотрел вперед широко раскрытыми глазами, в которых отражаласьпроносящаяся мимо зелень, и лицо его было открыто, как человек открываетсятолько перед собой и своими богами.

— Кто он? — спросил чародей шепотом. — Это непростой человек.

Юноша нетерпеливо задвигался на стуле, его мать не станетбеспокоиться о простом человеке, но смолчал, его глаза тоже жадно следили завсадником.

Деревья проносились толстые, ветви иногда опускались низко,всадник на полном скаку пригибался, и было видно, что делает это безотчетно, невыныривая из тяжелых, как горы, дум. Иногда острый сук на огромной скоростипроносился на волосок от его головы, даже чародей задерживал дыхание, не говоряуже о женщине и юноше, но всадник мчался через лес, совершенно не думая про этисучья, ветки, корни, словно сам был наполовину лесным существом,

— Куда он скачет? — спросила женщина. Чародейнедовольно заворчал, пальцы задвигались, всадник отдалился, словно наблюдавшаяза ним птица начала быстро подниматься вверх. Туман проступил сперва как завесаиз мелкого дождика, все заволокло серым, в комнате слышно было только быстрыйшепот чародея да легкое потрескивание сгораемого в светильниках масла.