Плач к Небесам - Энн Райс

— Твоего отца? — прошептал Карло. — Твоегоотца! — буквально выплюнул он. Похоже, он находился на граниистерики. — Посмотри на меня, Марк Антонио! — обрушился он наТонио. — Посмотри на меня! Твой отец — я!

Тонио закрыл глаза.

Но продолжал слышать этот голос, который становился всегромче, все тоньше, был уже почти на грани срыва:

— Она носила тебя в своем чреве, когда пришла в этотдом! Ты — дитя моей любви к ней! Я твой отец, а должен уступить местосыну-ублюдку! Ты слышишь меня? И слышит ли меня Господь? Ты мой сын, а тебяпоставили выше меня. Вот что она может и должна сказать тебе!

Он замолк, словно горло у него сжалось.

И когда Тонио открыл глаза, то увидел сквозь слезы, что лицоКарло превратилось в маску боли, а Марианна стоит рядом с ним и закрывает емурот дрожащими руками. Карло резко отпихнул ее.

— Он украл у меня жену! — закричал он. — Онукрал у меня сына! Украл этот дом! Отобрал у меня Венецию, отобрал моюмолодость! Но я скажу тебе: больше он не будет надо мной властвовать! Посмотриже на меня, Тонио, посмотри! Поверь мне и послушайся меня! В противном жеслучае — и да поможет мне Бог! — я заявляю, что не собираюсь отвечать зато, что может с тобою случиться!

Тонио вздрогнул.

Эти слова словно ударили его физически, хотя былипроизнесены так быстро и Тонио едва мог вспомнить их звучание, их буквальныйсмысл. Но это было похоже на беспощадный, беззвучный удар — как обухом поголове.

Он почувствовал, как в комнате нагнетается атмосфера унынияи страха. Словно огромная туча начала сгущаться вокруг него смертоноснымкольцом и в считанные мгновения окутала его, как саван. Закрыла от негоМарианну и Карло, оставила в этом сумрачном месте его одного, оставила безмолвностоять и неотрывно смотреть на мерцающие огоньки, медленно проплывающие заокном, там, внизу, по каналу.

Тонио знал это, знал уже тогда, когда этот человек впервыеобнял его, он постоянно слышал это во сне. Он знал это, когда его мать бежалапо темной комнате, шепча: «Закрой дверь! Закрой дверь!» Да, он это знал.

И все же всегда оставался шанс, что это неправда, простоночной кошмар, лишенный всякого основания, какое-то ложное заключение,построенное более на воображении, чем на реальных фактах.

Но это было правдой. А если так, значит, и Андреа тоже этознал.

То, что сейчас произошло, не имело значения. И было неважно, уйдет ли он сейчас или останется, что-то скажет или не скажет. У него небыло ни воли, ни цели. И было не важно, что кто-то где-то придал голос этойтоске. Это плакала его мать.

— Запомни мои слова, — прошептал Карло.

Смутный его силуэт снова материализовался перед Тонио.

— Что, ваши слова? — вздохнул Тонио. «Мой отец.Этот человек — мой отец!» — Так вы угрожаете мне? — прошептал он и выпрямился,глядя прямо перед собой. — Вы даете мне совет, и вот уже мы воссоединяемсякак отец и сын?

— Прими мой совет! — крикнул Карло. — Скажи,что не можешь жениться! Скажи, что примешь духовный сан! Скажи, что врачипризнали тебя физически неполноценным! Мне все равно, что ты скажешь! Но скажиэто и подчинись мне!

— Все это ложь, — ответил Тонио. — Я не могуэтого сказать.

Он почувствовал страшную усталость. «Мой отец». Эта мысльразрушала его сознание, на периферии которого, все дальше проваливаясь в хаос,находился Андреа. Самым горьким, самым ужасным разочарованием оказалось то чтоАндреа был ему дедом, а не отцом. А настоящий его отец — этот безумный,отчаявшийся человек, стоящий перед ним.

— Я был рожден не вашим ублюдком! — возразилТонио, едва выговорив эти слова. — Я родился под крышей этого дома какзаконный сын Андреа. Я не смогу этого изменить, даже если ваши проклятияразнесутся от одного конца Венето[25] до другого. Я МаркАнтонио Трески, и я должен выполнить долг, который возложил на меня АндреаТрески. Мне не вынести ни его загробных проклятий, ни проклятий всех тех, ктонас окружает и кто не знает и половины всех наших тайн!

— Так ты идешь против своего отца! — зарычалКарло. — Тогда тебе придется вынести мое проклятие!

— Пускай! — поднял голос Тонио. Оставаться здесь,продолжать этот разговор, отвечать сразу и за все было величайшим испытанием вего жизни. — Я не могу пойти против этого дома, этой семьи и человека,который знал все это и выбрал путь для нас обоих.

— Ах, какая преданность! — Карло вздохнул, губыего вновь растянулись в улыбке. — Не важно, сколь сильно ты ненавидишьменя, сколь сильно ты желаешь уничтожить меня, ты никогда не пойдешь противэтого дома!

— Но я вовсе не ненавижу вас! — вскричал Тонио.

И ему показалось, что Карло, захваченный врасплохстрастностью этого крика, посмотрел на него с отчаянным, внезапно нахлынувшимчувством.

— Но ведь и я никогда не ненавидел тебя! —выдохнул он, словно впервые осознав это. — Марк Антонио, — произнесон, и не успел Тонио остановить его, как Карло притянул его к себе, и ониоказались так близко, что могли заключить друг друга в объятия.

На лице Карло читалось изумление и едва ли не ужас.

— Марк Антонио! — произнес он сорвавшимсяголосом. — Разве я когда-нибудь тебя ненавидел...

Шел дождь, наверное, один из последних в эту весну. И былтаким теплым, что никому не докучал. Из-за дождя площадь казалась сначаласеребряной, а потом — серебристо-голубой, и пространство ее время от временипревращалось в единую мерцающую водную гладь. Закутанные в плащи фигурыметались между пятью арками собора Сан-Марко. В открытых кофейнях чадилифонари.

Гвидо никак не мог напиться допьяна, хотя ему хотелось погрузитьсяв хмельное забытье. Ему не нравилось это шумное и ярко освещенное место, но вто же время здесь он чувствовал себя в безопасности. Только что он получил изНеаполя свое жалованье и теперь размышлял, куда лучше поехать — в Верону илиПадую. А этот город был действительно великолепен. За все время его скитаний оноказался единственным местом, стоящим того, что о нем говорят. И все же он былслишком тесным, слишком темным, слишком стесняющим. Ночь за ночью Гвидоотправлялся на площадь только для того, чтобы увидеть широкую полосу земли инеба и ощутить возможность дышать свободно.