Три церкви - Ованес Азнаурян

Первое, что сказала Луиза, когда Аво рассказал содержание телефонного разговора, было:

– Как же я буду жить все дни до субботы и воскресенья?

– Заведешь себе молодого любовника, – спокойно ответил гений.

Луиза Оганнисян не исключила такую возможность, но добавила, что это будет слабым утешением. Аво Оганнисян, в свою очередь, не сомневался, что жена последует его совету, ибо знал, что Луиза не может без секса. Секс был ей необходим, как и вода или еда, хотя – нет: без еды и воды человек может обойтись некоторое время, без секса же Луиза не могла прожить ни одного дня, вернее ночи. В ее такой ненасытности было что-то патологическое, но инженеру Аво Оганнисяну нравилась такая аномалия (аномалия ли это?), ибо секс – причем в таком количестве – удовлетворял то его самое тайное, порой даже им самим не осознаваемое стремление: ПОБЕЖДАТЬ (обладать женщиной для Аво Оганнисяна означало то же самое, что и побеждать). Однако в тот день месяца октября 1996 года голова инженера была занята совсем другим: работой, открытием 1991 года. Отныне в области науки он должен был побеждать, утверждать свое Я, самовыражаться.

Луиза Оганнисян понимала, что завершился еще один период ее жизни, жизни с Аво Оганнисяном. Возвращение мужа в науку означало для нее его потерю, ибо она знала, что если Аво Оганнисян чему-то отдается, то отдается до конца. Она сомневалась, что муж (в уме она подумала о нем уже как о «бывшем») захочет видеть ее и дочь по субботам и воскресеньям. «Нужно подумать», – решила Луиза, но твердо знала, что с Аво она не разведется: ведь он будет получать бешеные деньги!

Дочке их было семь лет, и она мирно спала в своей кроватке, отец по-прежнему ходил взад и вперед по комнате, а мать сидела в кресле и наблюдала за мужем. Теперь, когда за окном была ночь, сомнения все больше овладевали ею, и она думала о том, как будет складываться ее будущая жизнь. Где теперь будет ее дом? В какую школу пойдет ее дочь? Где она сама будет работать? Куда устроит ее муж, Аво Оганнисян, прежде чем исчезнет в глубинах науки навсегда? Как вообще она будет переносить одиночество? И будет ли она одинока или у нее кто-то появится? Теперь она думала о том, что ее все же задело равнодушие мужа насчет того, появится ли у нее любовник или нет. Теперь она чувствовала какую-то досаду: неужели восемь лет совместной жизни будут забыты?.. Восемь лет! Боже, теперь даже подумать страшно, что она вышла замуж в двадцать четыре года! А ведь именно так! Луиза вышла замуж в 1989 году за своего шефа Аво Оганнисяна, заведующего лабораторией одного из НИИ, куда Луиза поступила работать после окончания химического факультета Университета города Еревана… Вот так. И она подумала, что эти восемь лет будут выкинуты со счетов. Сейчас же она чувствовала лишь усталость, какую-то разбитость, ломоту в теле. Кажется, она заболевала, и теперь она с трудом себе представляла, что завтра утром она сядет в автобус и поедет в Ереван.

Она встала с кресла, разделась, причесала волосы.

– Я ложусь спать, – сказала она.

– Да, да, да, да, да, да, – сказал Аво Оганнисян тоном человека, которого отвлекают от важных мыслей. – Спокойной ночи, дорогая… Отлично, отлично, так и сделаем!..

Луиза Оганнисян пожала плечами и легла. Потом ее сердце вдруг защемило от тоски.

«Ох, уж эти гении! Восемь лет я потеряла, восемь лет! Восемь лет я отдала этому человеку, восемь самых молодых лет!» – подумала она и заплакала от жалости к самой себе. Плакала она бесшумно, так, чтобы не разбудить Сирушик, которая спала рядом, и чтоб Аво не заметил. Но Аво Оганнисян теперь ничего и не замечал. Походив еще немного по комнате, он достал из ящика письменного стола стопку писчей бумаги и стал что-то быстро и мелко писать, продолжая курить сигарету за сигаретой. Он писал до самого утра и отвлекся от своей работы только тогда, когда Луиза, собрав все вещи и упаковав все в чемоданы, сказала, что они уже опаздывают на автобус. На самом деле: внешний мир для Аво Оганнисяна перестал существовать. Ох, уж эти гении!

Человек из Нацбезопасности соврал. Никакой квартиры в Ереване и в помине не было.

Так оно и случилось, что Луиза с дочкой Сирушик однажды, как снег на голову, свалилась в дом своего двоюродного брата Сурика Барсегяна, микробиолога в прошлом и чинoвника в настоящем.

Солнечным июльским утром 1996 года ко второму подъезду пятиэтажного дома № 50 по улице Нар-Доса подъехал красный, спортивного типа автомобиль. Из него вышел мужчина сорока лет с коротко остриженными волосами, в белой майке, белых брюках. Он вошел в подъезд и, звеня ключами от автомобиля (кстати, идиотская привычка!), стал подниматься на пятый этаж и затем позвонил в дверь квартиры № 14.

Звали его Сурик Барсегян. Он был женат и до последнего времени считал себя счастливым в браке. Работал Сурик Барсегян в Министерстве здравоохранения Республики Армения, в отделе эпидемиологии и гигиены. По специальности он был микробиологом и упорно продолжал себя считать человеком науки, несмотря на то что, начав работать в министерстве, он стал простым чиновником со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он занимал довольно-таки неплохую должность в отделе, которым тогда еще руководила Клара (жена знаменитого в Ереване хирурга). Она терпеть не могла Сурика Барсегяна, но вынуждена была смириться с фактом его существования, ибо Сурик был протеже самого замминистра. Она терпеть его не могла по многим причинам, и среди прочего еще и потому, что Сурик Барсегян постепенно стал забывать то время, когда он простым научным сотрудником работал в НИИ микробиологии, получал гроши и еле-еле сводил концы с концами. Звездный час Сурика Барсегяна пробил в сентябре 1995 года, когда одного его дальнего родственника назначили на пост замминистра здравоохранения. Тогда многое изменилось в жизни не только Сурика Барсегяна, но и в жизни министерства вообще, ибо, как гласит пословица, «каждая метла по-своему метет». К тому же каждая метла метет, как известно, с помощью своих родственников. Кроме Сурика Барсегяна в министерстве стали работать также некоторые другие родственники его, правда, не на таких уж высоких должностях (один стал курьером, другой – шофером, две родственницы стали машинистками).

Начав работать в министерстве, Сурик Барсегян почувствовал (хотя и, как говорилось ранее, не хотел себе в этом признаваться), что наконец-то нашел свое истинное призвание. Быть чиновником в министерстве было истинным призванием Сурика Барсегяна, да он ни на что другое и не был способен: микробиологом, например, он был весьма и весьма посредственным. Он представлял собой тот тип посредственностей, которые обо всем знают понемножку, обо всем выражают свое мнение, конечно же, откуда-то, от кого-то услышанное, ибо истинно СВОЕГО мнения у таких людей, как Сурик Барсегян, не бывает. Он мог с присущей всем посредственностям самоуверенностью говорить о политике, живописи, литературе, театре, кино, и люди простодушные попадались на эту удочку и принимали его высказывания за чистую монету, не видя, однако, что во всей этой мутной водице нет глубины ни на миллиметр. Такие простодушные люди принимали Сурика Барсегяна за человека умного и, естественно, нравились ему больше, чем люди проницательные, которым не представляло особого труда с первого же раза разгадать Сурика Барсегяна; разгадать же его означало найти в этой посредственности только один талант – талант быть посредственностью (прошу прошения за каламбур!). Поэтому и Сурику Барсегяну не нравилась Клара, его непосредственный шеф, которая, будучи человеком проницательным, несмотря даже на все возрастающую свою религиозность, разгадала «талант» Сурика Барсегяна. Очень часто он мог от нее услышать какое-то презрительное слово, насмешку, какой-нибудь намек, причем все это говорилось с весьма добродушным выражением лица, и Сурик Барсегян вынужден был терпеть, ибо она была выше его по должности. Но однажды чаша терпения у Сурика переполнилась, и он попытался завязать интрижку, вернее, заговор против Клары. Однако Сурик натолкнулся на полное непонимание и недоумение со стороны служащих отдела эпидемиологии и гигиены, ибо они все очень любили и уважали своего шефа и называли ее не иначе как «наша мама». Потерпев таким образом поражение, Сурик Барсегян пожаловался на Клару своему двоюродному или троюродному дяде, то есть замминистру, но, к большому удивлению его, дядя сказал: