Три церкви - Ованес Азнаурян

– Ничего, – сказал Сурик Барсегян. – Для завтрака сойдет.

– Ты ужасно великодушный! – Она положила на стол тарелки, ножи, вилки. – Пиво хочешь?

– Нет.

– А я выпью. Люблю пиво.

– Я это знаю. Странно, что ты не толстеешь.

– От пива толстеют только мужчины, – сказала Ванда («Откуда она знает такие вещи?» – подумал Сурик).

Он смотрел на нее и думал, что его жене далеко до Ванды (бес сравнения, сидевший в нем очень крепко, опять проснулся). Ванда была в длиннющем сарафане с большими пуговицами, нижние шесть из которых Ванда никогда не застегивала; она была босиком, очки были подняты на лоб, и волосы, как всегда, завязаны сзади, в то утро – зеленым шнурком. Сурик думал о том, что Аэлита никогда не завязывает волосы шнурком, никогда не ходит босиком по квартире, никогда по утрам (и вообще никогда) не пьет пиво. И он вздохнул. Ванда не обратила на его вздох никакого внимания (вообще в последнее время Сурик часто вздыхал) и продолжала о чем-то болтать.

Они позавтракали, потом пили кофе и курили.

– Давай поедем куда-нибудь.

– Куда?

– Не знаю. За город. В какой-нибудь ресторанчик.

– Какие мы богатенькие! Разжились на работе в министерстве, парон[38] Барсегян?

– О да! Я беру взятки от разного рода санэпидемстанций, которые инспектирует наш отдел, возглавляемый достопочтенной, честнейшей, кристальнейшей мадам Кларой!

– Так вы, стало быть, берете взятки, парон Барсегян?

– А ты думаешь, Ванда-джан, что подарки, которые ты получаешь, куплены на зарплату?

«Вот свинья! – подумала Ванда. – Я так и знала, что он когда-нибудь напомнит мне о подарках!»

Вслух она сказала:

– Можете подарков мне больше не дарить, парон Барсегян.

– Ладно, – рассмеялся Сурик. – Давай заканчивать эту пустую болтовню. Решай: едем мы за город или нет.

– Не знаю, пока не решила. Потому что поехать с тобой за город означает отказаться от одного свидания.

– Свидания с мужчиной?

– Да. Ты ревнуешь?

– Ты должна поехать к сыну?

– Так ты знаешь о его существовании?

– В наш век очень трудно что-либо утаить. Неужели ты думаешь, что, по крайней мере за эти полгода, которые мы провели вместе, никто мне об этом не рассказал?

– И ты ничего не говорил?

– Нет, – сказал Сурик Барсегян. – Я не понимал, почему ты сама мне этого не скажешь, и думал, что тебе не хочется об этом говорить.

– А ты хороший парень, Сурик! Деликатный даже!

– Хорошо, что ты наконец-то это поняла. Могло быть и хуже.

– Хочешь, я тебя поцелую?

– Нет. Только потому, что я проявил такт, меня целовать не надо.

– Как ты высокопарно говоришь! «Проявил такт»! Боже!

– А ты зато всегда насмехаешься надо мной. Я к этому уже привык.

– После сегодняшнего, – сказала Ванда, – обещаю больше никогда не насмехаться.

Помолчали. Потом Сурик спросил:

– Ну, так мы едем?

– Пожалуй, что так, – сказала Ванда. – Только мне надо будет принять душ. Хочешь вместе со мной?

– Очень хочу.

– И ты будешь любить меня хорошо?

– Да.

– И будешь делать, что я скажу?

– Да.

– И позволишь мне делать, что я захочу?

– Да.

– Допивай же скорее кофе!

– Нет, – сказал Сурик Барсегян. – Я буду медленно-медленно пить кофе, чтоб продлить удовольствие ожидания!

Ванда встала из-за стола, подошла к Сурику и села ему на колени.

– Попробуй, если сможешь, – сказала она.

– Я буду пить кофе и даже внимания на тебя не буду обращать.

– У тебя это не получится.

– Давай попробуем.

– Давай. – она стала развязывать пояс и спустила «молнию» на его брюках.

– Это не по правилам! – сказал Сурик.

– Ты пей, пей свой кофе!!!

Когда они уже ехали в красной спортивного типа машине Сурика Барсегяна по направлению к севанскому шоссе, Ванда подумала о сыне и пожалела, что из-за Сурика Барсегяна она не увидит его. По идее, она еще вчера, то есть в субботу утром, должна была поехать в Эчмиадзин, где он, Даниэль, жил со своей бабушкой, матерью Ванды. Однако в пятницу вечером Клара попросила ее в субботу никуда не уезжать и прийти в гости на вечер, устраиваемый в честь окончания Медицинской академии ее старшей дочери Лоры. Ванда не могла отказать, купила Лоре золотую цепочку и золотой кулончик с головой Нефертити и поехала на улицу Туманяна к семье доктора Армана и Клары, твердо решив, что в воскресенье она уедет в Эчмиадзин. Однако, как снег на голову, свалился Сурик (обычно воскресенья он уделял семье), и Ванда опять не смогла поехать. Теперь она подумала, не попросить ли Сурика поехать в Эчмиадзин, к сыну, но, ничего не решив, она спросила:

– Куда мы едем?

Сурик Барсегян ответил:

– По дороге на Севан есть очень хороший мотель. Он называется «Чайка».

– Глупое название.

– Верно, но там можно очень хорошо отдохнуть. Там есть отличные номера и еще бассейн.

– Бред какой-то, – проворчала Ванда.

– Ты только скажи, – сказал Сурик. – Хочешь, мы сейчас свернем и поедем в Эчмиадзин?

– Нет, – ответила Ванда. – Давай поедем в «Чайку». К Даниэлю поедем в другой раз как-нибудь. Если ты захочешь…

– Я просто подумал, что тебе хочется увидеть сына. Ты ведь навещаешь его каждые субботу-воскресенье, правда?

– Да.

– Так что ты скажешь?

– Скажу нет. Поедем в «Чайку».

Дорога стрелой тянулась на северо-восток, и вдоль нее росли тополя, а по левую и правую стороны от нее была каменистая, раскаленная солнцем пустыня, а дальше – горы. Ереван был уже позади. Раскинувшийся в огромной чаше равнины, он утопал в облаке смога и задыхался там внизу.

Стало свежо, и дышать стало легче.

Ванда закурила, отдала сигарету Сурику и закурила новую для себя.

– А вообще хорошо, что мы вырвались из города, – сказала она.

– Нужно почаще это делать, – сказал Сурик Барсегян и обогнал автобус, едущий впереди.

– Давай на следующий уик-энд поедем на Севан. Сто лет там не была. Возьмем Даниэля и поедем. Клара устроит нам путевки в какой-нибудь пансионат.

– Извини, – сказал Сурик, – на следующий уик-энд мы с семьей приглашены на дачу к замминистра.