Три церкви - Ованес Азнаурян

– Давай спать, Аво, уже третий час.

– Ты ложись, дорогая. Я еще немного подумаю, – был ответ, и Аво Оганнисян продолжил ходить из угла в угол. Луиза вздохнула, хотела сказать еще что – то, но раздумала. Она вдруг поняла, что она и дочь уже не существуют для мужа.

«Да, впрочем, – подумала она, – Аво никогда и не был хорошим отцом. Никогда почти не играл с дочерью, не возился с ней… Хотя, может, это и правильно в его возрасте. Ведь ему пятьдесят лет! Господи! А теперь выглядит двадцатилетним мальчиком. Интересно, о чем он думает сейчас? Какие мысли проносятся в его гениальной голове? Во всяком случае, – усмехнулась про себя Луиза, – меня и Сирушик в его мыслях нет…»

У инженера Аво Оганнисяна, которому в 1996 году исполнилось уже пятьдесят, была большая голова и высокий лоб с резко выраженными надбровными дугами, что, как утверждают ученые, свидетельствует о большом и незаурядном уме. У него были короткие руки и ноги и маленькое тельце. Глаза он имел тоже маленькие, но круглые и очень выразительные, и носил очки с толстыми линзами. У Аво Оганнисяна всегда был какой-то землистый цвет лица, что объяснялось чрезмерным употреблением кофе и сигарет, причем Аво Оганнисян всю жизнь пытался бросить курить, но так и не смог избавиться от этой ВРЕДНОЙ ВО ВСЕХ ОТНОШЕНИЯХ ПРИВЫЧКИ. Обычно он одевался в черную куртку, джинсы, черные туфли и, в общем, с виду не представлял собой ничего примечательного. Но это была внешняя сторона, оболочка, ибо Аво Оганнисян был гением. Это был одновременно и Моцарт и Наполеон, хотя дело тут, конечно, не в музыке и не в военном или государственном гении: Аво Оганнисян был инженером, гениальным инженером, незаслуженно забытым в кризисные годы девяностых. Но зато теперь, в ту ночь октября месяца 1996 года, Аво Оганнисян точно знал, что час его пробил.

До 1991 года он был простым заведующим лабораторией одного из многочисленных научно-исследовательских институтов (НИИ), и его исключительность заключалась лишь в том, что он, будучи простым завлабом, плевать хотел на директора института и не здоровался с ним, считая того подлецом и подхалимом, «целующим при каждом удобном случае задницу президента Академии наук, чтоб добиться звания академика». О том, что Аво Оганнисян гений, знали лишь сотрудники его лаборатории («авойцы», как их называли в институте) и, конечно, директор, который никак не мог допустить, чтоб Аво Оганнисян занимал какую-нибудь должность выше завлаба. Инженер Аво Оганнисян в самом начале 1991 года сделал одно очень важное открытие – какое именно и в какой области, по известным причинам не представляется возможным тут указать, – но на это открытие никто благодаря подлецу директору НИИ не обратил внимания, а там и наступил сентябрь 1991 года, Союз развалился, и никому дела не было до научных открытий. Мир рухнул в одночасье, и уже никогда после этого тот мир не был прежним. У Аво Оганнисяна было два пути: продать свое открытие какой-нибудь иностранной державе или удалиться от дел и переждать время. Аво Оганнисян выбрал второй путь: продаваться было слишком противно. С декабря того же года институт перестал финансироваться государством, и Аво Оганнисян распустил по своей инициативе свою лабораторию (сказав своим сотрудникам: «Идите торговать сигаретами или пирожками!»), взял жену, дочь и уехал в Дзорк, купил дом на окраине города и с успехом выращивал зелень, помидоры, огурцы и клубнику.

А в тот день октября месяца 1996 года в его квартире зазвонил телефон. Аво Оганнисян в это время занимался с учеником, сыном соседа, собирающимся в следующем году поступить в университет, и поэтому трубку взяла жена, тут же позвавшая мужа к телефону и сказавшая, что «голос незнакомый».

– Я говорю с инженером Аво Оганнисяном? – услышал он сухой официальный голос.

– Да. А с кем говорю я?

– В 1991 году вы в своей лаборатории сделали одно открытие…

– С кем я говорю?!

– Вашим открытием заинтересовано правительство. Наше правительство. Вам предлагают работу, неограниченные возможности, собственный институт…

– С кем я говорю, черт побери!

– Не кричите так, Аво Оганнисян. С вами говорят из Министерства национальной безопасности. Полковник Шаварш Багратович Киракосян, полковник Шаварш.

– Продолжайте.

– Вы должны стать лицом секретным, то есть должны фактически исчезнуть и видеть семью только по субботам и воскресеньям, и то не всегда.

– Я согласен.

– Вы будете получать…

– Я согласен.

– Прекрасно. Кого из прежних ваших сотрудников вы считаете нужным привлечь к работе?

– Я подумаю.

– Послезавтра утром за вами приедет машина. Так что начинайте собираться.

– Не надо.

– Простите?

– Я сам приеду. На автобусе.

– Вы с ума сошли! А если с вами что-то случится?

– Со мной ничего не случится, если за шесть лет ничего не случилось, пока я сидел без дела. Я хочу приехать вместе со своей семьей, на автобусе. Ведь это наше последнее путешествие, не так ли? Так что не беспокойтесь. Завтра вечером я буду уже в Ереване. Забронируйте мне номер в гостинице, пока я не куплю квартиру.

– У вас уже есть квартира, вы даже не беспокойтесь.

– Отлично.

– Наш разговор секретный, надеюсь, вы понимаете?

– Всего доброго.

И вот этот маленький человек, голова которого ценилась настолько, что ради ее сохранности государство готово было послать спецмашину, теперь расхаживал по комнате из угла в угол, несмотря на глубокую ночь, не в силах был успокоиться, и на его губах блуждала улыбка. Это была улыбка завоевателя, одержавшего только что победу при каком-нибудь Маренго или каких-то там пирамидах. Он ликовал в душе. Наконец-то! Наконец-то свершилось! Наконец-то он оценен по достоинству! Его глаза радостно блестели. Ведь он знает себе цену, он знает, ЧТО он такое. Он знает свои возможности, и он знает, что должен быть первым всегда, всегда, всегда… Вообще-то Аво Оганнисян всегда был уверен, что он должен быть первым, выше всех, знаменитее всех (в этом маленьком человеке на самом деле сидел Наполеон; не случайно бывшие сотрудники его лаборатории называли своего шефа «наш маленький капрал»!). Эта неистовая самоуверенность, доходящая порой до наглости (всегда, во все периоды жизни), болезненное самолюбие, желание победить делали его неотразимым и в постели.

Мадам Оганнисян была очень молода (годилась своему мужу в дочки) и была очень красива. Всех без исключения поражало, что же она нашла в своем маленьком и стареющем муже. Когда Луизу спрашивали об этом, она весело смеялась и отвечала:

– Вы не знаете, что он вытворяет ночью в постели.

И действительно: несмотря на свой далеко не молодой возраст, в постели Аво Оганнисян был бог, и Луиза не променяла бы его ни на какого другого, пусть даже молодого самца. Аво Оганнисян давал Луизе все, о чем может мечтать женщина в постели, и ее не волновало, что ее муж настолько ниже ее по росту и настолько старше ее по возрасту. К тому же Луиза Оганнисян, как никто другой на свете, знала, что ее муж гений, а это в постели возбуждает, как призналась она одной из своих подруг.