Три церкви - Ованес Азнаурян

– А помнишь нашу первую встречу? – спросил он у фотографии и заулыбался. – Я все помню… А весну тридцать седьмого года помнишь? Ты работала в редакции газеты, и я прямо туда и пришел с цветами. И ты, не любя меня, вышла за меня замуж, потому что у тебя были «родители-интеллигенты», а в то время за это наказывали. А я был комиссаром…

А потом у нас была любовь, какой ни у кого не было. И ты давала мне читать очень много книг, о которых я и понятия не имел. И, читая чьи-то стихи, я смеялся, говоря, что все эти «охи» и «вздохи» – пережитки буржуазного прошлого. Но ты сделала из меня образованного человека, а потом… Помнишь, как ты боялась, что меня арестуют и расстреляют за то, что я женат на «аристократке»? И как меня действительно чуть было не арестовали из-за Айка-ами? Но не успели, потому что началась война и я ушел на эту войну, а ты плакала, когда я уходил, потому что с этой войны не все возвращались, и ты говорила, что без меня тебя арестуют, а у нас уже тогда родились две дочери…

А помнишь сорок четвертый год, когда меня отпустили на две недели и ты выехала мне навстречу, но я об этом не знал, и мы разминулись, и наши поезда проехали совсем рядом, но в разных направлениях, и ты не знала, что я в том поезде, а я не знал, что ты в этом. А потом время отпуска кончилось, и мы так и не встретились, ты вернулась в Дзорк, а я, не повидав тебя, – в полк. И встретились мы лишь в сорок шестом, спустя год после окончания войны, и ты не верила, что меня задержали военные дела на оккупированной территории, убежденная, что я там, в Праге, где для меня окончилась война, завел чешку-любовницу. Но я убедил тебя, что ты не права, и ты поверила, хотя на войне всякое бывало.

А потом родилась наша третья дочь, Ашхен, а я так хотел сына!.. А потом началась мирная жизнь, пошли внуки и внучки, а потом мы с тобой построили дачу в Кармрашене…

Старик много чего еще вспоминал, и от воспоминаний ему делалось то радостно, то грустно. Так проходили все его вечера после смерти Соны-татик. Бывало, что из Еревана недели на две приезжала Ашхен, потом женившийся Аристакес и не женившийся пока Аршо. Бывало, что навещала старшая дочь Норетта. И с каждым вечером силы все больше покидали старика, потому что без Соны не имело смысла жить. Со смертью старушки, казалось, умер и старик, и он поверил тому, чему не мог поверить никогда: жизнь – это капкан, из которого не вырваться до самой смерти.

И еще: жизнь остановилась.

Жизнь остановилась, когда Анна уехала в Англию, тогда многие уезжали – да и теперь не меньше. Глазастая Анна носила очки, и у нее была привычка поднимать их на лоб. Анна была красивая; не то чтобы красавица, но в ней было что-то такое, от чего все говорили: «Анна красивая…» Довольно широкие скулы отнюдь не портили ее, потому что у нее были такие глаза – огромные, карие, – заглянув в которые, можно было умереть. И Эрик умер навек, а потом уехал в Америку учиться. Тогда ведь многие уезжали. Сначала, после развода, уехал он, Эрик, потом Анна – в Англию. В Анну влюблялись многие. Анна всем говорила ласково «нет», и видно было, что это ей нравилось. Ей нравилось ходить по головам отвергнутых воздыхателей, и счастливы были те, кто избежал ее чар, но таких было немного.

Был Аристакес, потом муж – Эрик, потом снова Арис. Нет! Арис появился снова, когда еще был Эрик, однажды, случайно… Аристакес теперь все очень хорошо помнил. Окна комнаты были распахнуты настежь, а за окном шел дождь и почему-то пахло сиренью. Сирени еще нигде не было, но запахом сирени был пропитан весь город.

Была весна, и поэтому дождь, который монотонно моросил, не действовал на нервы, а успокаивал, придавал сил… Улицы были мокрые, мокрые были и деревья с молодой листвой, и крыши домов, и капельки воды свисали с проводов и телевизионных антенн. Кошки и собаки, укрывшиеся от дождя под припаркованными автомобилями, смотрели, как идут люди. У многих не было зонтика, но дождь только моросил, и поэтому нельзя было промокнуть до нитки. В тот день одной кошке вздумалось спастись от дождя под старой, разобранной машиной во дворе девятиэтажного дома. Ей точно не хотелось мокнуть, но под машиной уже лежала очень старая собака. Кошка повернула обратно и прижалась к мокрому стволу очень старого дерева. Собаке было наплевать на кошку. Она знала, что умирает, и подумала, что люди тоже чаще умирают осенью или весной, когда идет дождь. Вот теперь тоже идет дождь, подумала собака, только теперь весна, и откуда-то пахнет сиренью. Собака точно знала, что пахнет сиренью, а на кошку ей было глубоко наплевать…

– Странная весна, правда? – спросила Анна.

– Да, – согласился Аристакес. – Все время идет дождь и как-то странно пахнет.

– Это сирень, – сказала Анна.

– Вполне может быть. Ты в цветах разбираешься лучше.

– Да. Лучше. – Анна точно знала, что пахнет сиренью.

Аристакес приподнялся на локте:

– Что с нами будет? Так и все останется? Как прежде? Как будто ничего и не случилось?

– Да.

– Но мне было с тобой очень хорошо.

– Мне тоже. – Анна счастливо улыбнулась.

– Так зачем то, что случилось, должно умереть?

– Так будет лучше.

– А по-моему, это свинство. – Аристакесу захотелось плакать: он не хотел терять то, что нашел снова.

– Нет. И ты это вскоре поймешь. Потом! – сказала Анна и запустила пальцы в его волосы.

– Скажи, мне надо уже уходить?

– Нет, мы выпьем чаю, и тогда ты уйдешь…

Аристакес улыбнулся.

– Извини, – сказала Анна, заметив его улыбку. – Я приготовлю кофе.

Анна и Аристакес оделись, стоя друг перед другом, а потом пошли на кухню. Анна стала варить кофе на спиртовке, потому что свет выключили (после 96-го года отключений света по графику больше не было, но иногда свет все же вырубали). Аристакес сидел на табурете боком к кухонному столу, а за ним было окно. Анна стояла перед ним у ненужной газовой плиты с чайной ложкой в правой руке и ждала. Она была очень красивая.

Потом они выпили кофе, а когда уже надо было уходить, Аристакес спросил:

– Ты знала, что произойдет, когда приглашала меня к себе?

– Нет, – ответила Анна. – Когда мы встретились на улице, я подумала, почему бы не пригласить тебя на чашку чая… в смысле кофе. Но об этом я не думала…

– Врешь.

– Нет.

– Знаешь, ты всегда была немного сумасшедшей.

– Знаю. – Анна улыбнулась.

– И то, что ты меня пригласила, тоже было сумасшествием.

– Да.

– Может, продлим это сумасшествие?

– Нет. Я… Ты ведь знаешь, как я люблю Эрика. Хоть ты и всегда писал лучше…

Аристакес рассмеялся:

– Хорошо. Я ухожу. Спасибо… за кофе.

– Не стоит. Не звони мне никогда больше, ладно? Не надо.