Три церкви - Ованес Азнаурян

– Это мое личное дело.

– Хорошо, – сказал начальник отдела. – А вы знаете, что человек, которого вы сбили около двух лет назад, недавно скончался? Причиной его смерти признаны те травмы, которые он получил вследствие ДТП.

– Я не знал об этом…

– Ну, стало быть, именно мне выпало сообщить вам эту «радостную» новость.

– Но при чем тут это?

– В общем-то, ни при чем. Но знаете ли вы, что случившееся ставит вас в весьма двусмысленное положение?

– Я вас не понимаю.

– А тут и понимать нечего. По вашей вине умер человек. Это можно сформулировать иначе: вы убили человека, и тут уже не помогут никакие деньги вашего отца. Вы поняли?

Мамикон понял.

– Но какое это имеет отношение к церквям? – спросил он, бледнея и чувствуя, как немеют губы от страха.

– Сейчас объясню. – Полковник Шаварш встал и принялся расхаживать по кабинету. – Те сведения, которые вы пытаетесь получить, засекречены. Они – из тех, что попадают под гриф «совершенно секретно», это государственная тайна.

– И вы мне угрожаете, – догадался Мамикон.

Начальник отдела вновь изобразил слащавую улыбку:

– Зачем так резко? Мы никому не угрожаем. Мы объясняем. Из Еревана попросили пригласить вас и объяснить.

– Тем не менее я не понимаю, – сказал Мамикон, – за какой надобностью засекречивать данные о количестве церквей и монастырей в республике?!

– Это не вашего ума дело.

– Как же мне быть?

– Займитесь чем-нибудь другим.

– А может…

– Нет! Прощайте, – улыбнулся начальник отдела, полковник Шаварш. – Я не говорю вам «до свидания». Вы понимаете? Передавайте привет вашему батюшке, мы все его очень уважаем. И в Ереване его тоже уважают.

И Мамикон ушел. Он понял только то, что никто не предоставит ему никаких сведений. Ему это ясно дали понять и даже пригрозили. Мамикон вернулся в Ереван. Он был подавлен. Перед ним опять встал вопрос: что делать? И понадобился целый месяц, чтобы принять решение. Оно рождалось трудно, медленно и не сразу обрело окончательные очертания. Но в конце концов Мамикон нашел единственно правильный выход – собственно, с этого и надо было начинать, если б он, конечно, знал заранее, как сложатся обстоятельства, – а именно: самому сосчитать все монастыри, церкви, колокольни и часовенки. Просто ходить по Армении и считать их, описывать, устанавливать дату основания, записывать истории, связанные с ними. Он отдавал себе отчет, насколько масштабна подобная работа, и осознавал всю ее трудность. Но другого пути не было. И еще он смутно предчувствовал, что собираемый им материал когда-нибудь ляжет в основу книги, труда, который он, может быть, напишет.

Получив некую сумму от отца, Мамикон купил все необходимое для путешествия и ранним августовским утром пешком ушел из Еревана. Перед тем как покинуть город, он попрощался лишь с одним человеком. Это был тер-тер церкви Святого Григория Просветителя, сына Анака из парфянской династии Сурен-Пахлавов, ветви царского дома Аршакидов, убийцы отца царя Трдата Святого – Хосрова Великого…

Мамикон вышел из Еревана через «восточные ворота», как он всегда называл мост по дороге в зоопарк и Ботанический сад. Он шел и думал о предках. О предках вообще. И вспомнил Плач пророка Иеремии. И Анака Парфянина. И про город свой думал. Он вдруг поймал себя на мысли, что не может сказать, какой город для него теперь свой – Дзорк или уже Ереван?

А что касается предков… Слишком многое намешано в наших предках, думал Мамикон. Отцы наши грешили. И отцы наших отцов грешили тоже… Может, все началось с основателя нашего рода Унана? Или раньше? А что было раньше? Никто не знает.

Первым был Унан, коренной арцвабердский крестьянин. Он занимался земледелием и садоводством. Был известным в округе кузнецом…

Был летний, душный с утра субботний день. Поев зеленой фасоли с котлетой и выпив свои обязательные пятьдесят граммов полуденной тутовки, дед Аршак Ашотович Унанян, недавно вернувшийся с баха[34], мирно дремал на тахте в гостиной. Бахча, к слову сказать, была за городом, недалеко от ГЭС, и до нее нужно было добираться автобусом № 6. Впрочем, это был единственный автобус в городе, других просто не существовало. Никаких пятых или седьмых номеров. Жена его Сона-татик[35] сидела на той же тахте в ногах и вязала внуку носок, как и полагается, пятью спицами, закрепив шестую в волосах. Никто не знал, зачем бабушке шестая спица, которая не использовалась никогда, но старушка никому этой тайны не открывала. Бабушка Сона вязала носок и постоянно думала сразу обо всех важных вещах, волновавших ее и служивших предметом беспокойства, грусти и тревоги одновременно. Что жизнь у ее дочерей сложилась несчастливо: у старшей, Норетты, муж, откровенно признаться, алкоголик и проныра, как и ее сын; у средней, Клары, муж хирург, и ему вообще дела нет до семьи, а у младшей, Ашхен, муж-инженер вот уже пятый год безработный, с тех пор как развалился Союз. Еще – что Маня, соседка сверху, опять постельное белье неправильно повесила сушиться: пододеяльник нужно вешать вот так, а наволочку вот так. И что характер у Аршака становится все несноснее – сломался он, когда на пенсию ушел, а потом еще больше – когда на пост председателя Совета ветеранов избрали другого, более молодого. Что эта Америка обнаглела совсем, все время наращивая гонку вооружений… И много-много еще о чем думала Сона-татик, когда вязала внуку носок. И чем больше она себя накручивала, тем больше нитки накручивалось на ее указательный палец и тем громче и быстрее стучали спицы в ее пальцах, от чего все глубже и глубже погружался в сон ее муж, старый дед Аршак. Короче говоря, был привычный летний, душный с утра субботний день.

А потом в дверь квартиры № 5 дома тоже № 5 по улице Железнодорожников в Дзорке постучали, и бабушка Сона пошла открывать. На пороге стоял старый почтальон Вазген, Вазо, который был всего на десять лет моложе бабушки Соны, но упорно называл ее не иначе, как «Сона-то€та»[36].

– Я письмо принес, Сона-тота, – все еще задыхался от подъема на второй этаж Вазо. – Письмо для Аршака-даи[37].

– Заходи, Вазо-джан, не стой в дверях. Вот твои 200 драмов, а это передашь Розе – совсем ненадеванное. Не отказывайся! Очень хороший, теплый шерстяной жакет! – сказала бабушка Сона, доставая из шкафа в коридоре полиэтиленовый пакет с непонятной надписью «Marlboro». – Мне моя Клара из Еревана прислала, но цвет не подходит. К моим зеленым глазам этот жакет… ну никак!

– Не надо, Сона-тота… Спасибо… Письмо, говорят, очень долго шло…