Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Маринка с чашкой в руке, грациозно двигая тугими бедрами,подошла и наклонилась над моим столом:

– Что читаешь? А, «Из рук в руки»… Брачные объявленияне здесь, переверни еще страниц десять.

Я покосился в глубокий вырез блузки. С этой позиции хорошовидны две тугие молочные железы, полукруглые, как чаши, рассмотрел даже розовыеободки, что острыми кончиками натягивают тонкую ткань.

– Меня не интересуют, – пробормотал я, –брачные.

– Знаю, знаю, – сказала она насмешливо, ее глазаговорили ясно, что видят, куда я все еще смотрю неотрывно, – но рубрика спредложением внебрачных связей идет как продолжение, под тем же номером.

– Неинтересно, – буркнул я. Она вроде быудивилась, потом протянула понимающе:

– А, потянуло на что-нибудь рыбное?..

– Почему рыбное? – сказал я хмуро. – Разве втой области можно что-то найти?

– Нет, – ответила она очаровательно. – Но ДонЖуан искал, бедняга.

– В рыбном?

– Нет, вообще в плотском омуте.

Я наконец оторвал взгляд от молочных желез, чертовразумоноситель, уже начал откачивать кровь от головы книзу, наши глазавстретились. Маринка смотрела насмешливо. Когда-то я пытался ее поиметь вобеденный перерыв прямо за этим столом, она не далась, я предложил тогдавстретиться в постели у нее дома, она снова фыркнула, а на ритуальноеухаживание с обязательной встречей в кафе не было ни времени, ни желания, благотеперь женщины доступнее порции мороженого.

– Маринка, – спросил я проникновенно, – тычто, уже созрела?

– Для чего? – удивилась она. – Я простоувидела, что ты уставился в рубрику, где предлагают услуги колдуны, гуру,шаманы, гадалки, ясновидящие… А это значит, что у тебя что-то либо с глазами,либо с головой.

– Тебе что, жаль меня стало?

– Говорят, ты неплохой работник, – сказала она ссомнением. – Я бы так не подумала, но… вдруг на твое место придет что-тоеще хуже?

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста.

Я снова пошел шарить глазами по объявлениям о снятии порчи,сглаза, пробормотал:

– Маринка, ты просто умница… почти красивая. Хоть и непользуешься косметикой.

– Я пользуюсь, – ответила она независимо, –только не штукатурюсь. Ты в самом деле не заболел? С тобой что-то случилось?

Она видела, что я не отрываюсь от этой рубрики, и в голосенасмешка сменилась участием.

– Просто интересуюсь.

– Ох, смотри…

Я спросил невольно:

– Ты о чем?

– Такие, как ты, просто так не интересуются оккультнымиштуками. Там ни баб, ни дешевой выпивки…

– Вот как? А что со мной?

Ее серые глаза были участливыми, а голос стал совсемсерьезным:

– Если заболел… я имею в виду, серьезно заболел, толучше все же традиционная медицина, чем шарлатаны с бубнами. Даже если называютсебя Магистрами Оккультной Академии.

Она все еще не отходила к своему столу, и я подумал, что яей все-таки нравлюсь. Возможно, уже жалеет, что не дала себя поставить тогда,не предполагала, что на более сложные варианты я просто поленюсь.

– Нет, – ответил я честно, – у меня нет нирака, ни СПИДа, ни даже простатита. По крайней мере, полагаю, что нет. Простосмотрю…

Она присела на край противоположного стола. Ее красивые ногиоказались в центре моего зрения, она красиво скрестила их, но я поднял глаза,встретил ее взгляд, все еще серьезный, встревоженный,

– Такие объявления так просто не смотрят, –проговорила она медленно. – Но если тебя почему-то заинтересовало это…

– Заинтересовало, – признался я.

– …то сходи к далай-ламе сайонтистов. Меня туда Ольгатаскала трижды, ты ее знаешь, она тебя тоже посылала. Она в соседнем отделе, тык ней пытался, потом ко мне… Она прямо влюблена в этого ламу. Называет егоУчителем, Верховным Гуру. На самом же деле он – Степан Твердохлеб,неудавшийся художник, потом неудавшийся учитель, строительный рабочий, затемеще много чего неудавшегося, а сейчас вот раз, два, и сразу в дамки!

Ноги ее покачивались, юбочка коротенькая, на уровне моихглаз загорелые ляжки, как две сходящиеся дороги, уходят под навес, в тень, гдевнутренней стороной соединяются, увы, прикрытые в самом интересном месте тонкойполоской ткани, слегка вздутой и чуть увлажнившейся от жары. Я рассмотрел дажевыбившиеся из-под ткани золотистые волоски, кровь, как расплавленный свинец,медленно, но неуклонно стекала в мои гениталии, распирала, в мозгу сразу всталиво всей яркости и затмили все остальное сочные чувственные картинки.

Улыбка скользнула по ее припухлым губам, когда увидела, каксжимаются мои пальцы. Может быть, даже поняла, что именно я мысленно с неюпроделываю.

– Неудавшийся, – пробормотал я, голос мой слегкаохрип, кровь и гормоны так бурно и мощно перераспределялись по телу, что менякачало, а в голове зашумело, как при ливне, – неудавшийся в одном… можетдобиться чего-то в другом.

– Ого!

– А что он проповедует?

Улыбка на ее губах стала чуть менее уверенной:

– Ты в самом деле хочешь знать?

– Хочу.

– Ты даешь… – произнесла она.

– Это я сегодня уже слышал, – ответил я. –Дашь адресок?

Она задумалась на миг:

– Вообще-то он не принимает незнакомых людей. Сейчас,как ты знаешь, усиление борьбы с разными всякими. Ну, сектами, религиознымиобществами. Чересчур многие увлеклись, а властям нужны прежде всего строители.Строители этого общества, а не того, что за облаками! Его уже привлекали, нехочет неприятностей.

– А если через твою подругу?

– Я вас свяжу, – пообещала она.

Я смотрел бараньим взором, как она соскочила с края стола,развернулась, качнув бедрами, и пошла от меня, двигая вздернутым задом. От неешел тонкий зовущий запах, он, как тонкое лезвие стилета, проник междупластинами моей брони.

– Маринка, – позвал я. – А если выберешьвремя ты?

Она оглянулась без удивления. Я прочел в ее глазах, что вседальше пойдет по ее сценарию, понятному и для меня, а каждое звено в сценариисостоит из алгоритмов и алгоритмиков, давно принятых нервными системами нашихразумоносителей почти на уровне рефлексов.

– Подожди меня после работы, – определила она.

Она вышла из мрачных огромных дверей нашего института почтиголая. Прямые солнечные лучи сразу пронизали крохотную юбочку, что все так жеедва прикрывает ее яйцеклад, и тончайшую маечку, которую вызывающе натягивают,едва не протыкая, соски здоровых молочных желез. Ее короткие торчащие волосызаиграли сотнями мелких искорок, похожих на крохотные солнца.