Преступление и наказание - Федор Достоевский

– Это в каком отношении? – спросил Разумихин.

– В самом серьезном, так сказать, в самой сущности дела, –подхватил Петр Петрович, как бы обрадовавшись вопросу. – Я, видите ли, ужедесять лет не посещал Петербурга. Все эти наши новости, реформы, идеи – все этои до нас прикоснулось в провинции; но чтобы видеть яснее и видеть все, надобнобыть в Петербурге. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь иузнаешь, наблюдая молодые поколения наши. И признаюсь: порадовался…

– Чему именно?

– Вопрос ваш обширен. Могу ошибаться, но, кажется мне,нахожу более ясный взгляд, более, так сказать, критики; более деловитости…

– Это правда, – процедил Зосимов.

– Врешь ты, деловитости нет, – вцепился Разумихин. –Деловитость приобретается трудно, а с неба даром не слетает. А мы чуть недвести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, – обратилсяон к Петру Петровичу, – и желание добра есть, хоть и детское; и честность даженайдется, несмотря на то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, аделовитости все-таки нет! Деловитость в сапогах ходит.

– Не соглашусь с вами, – с видимым наслаждением возразилПетр Петрович, – конечно, есть увлечения, неправильности, но надо быть иснисходительным, увлечения свидетельствуют о горячности к делу и о тойнеправильной внешней обстановке, в которой находится дело. Если же сделаномало, то ведь и времени было немного. О средствах и не говорю. По моему желичному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые,полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместопрежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок;искоренено и осмеяно много вредных предубеждений… Одним словом, мы безвозвратноотрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с…

– Затвердил! Рекомендуется, – произнес вдруг Раскольников.

– Что-с? – спросил Петр Петрович, не расслышав, но неполучив ответа.

– Это все справедливо, – поспешил вставить Зосимов.

– Не правда ли-с? – продолжал Петр Петрович, приятновзглянув на Зосимова. – Согласитесь сами, – продолжал он, обращаясь кРазумихину, но уже с оттенком некоторого торжества и превосходства и чуть былоне прибавил: «молодой человек», – что есть преуспеяние, или, как говоряттеперь, прогресс, хотя бы во имя науки и экономической правды…

– Общее место!

– Нет, не общее место-с! Если мне, например, до сих порговорили: «возлюби» и я возлюблял, то что из того выходило? – продолжал ПетрПетрович, может быть с излишнею поспешностью, – выходило то, что я рвал кафтанпополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русскойпословице: «Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь».Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личноминтересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следуети кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем болеев обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более длянего твердых оснований и тем более устраивается в нем и общее дело. Стало быть,приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю какбы и всем и веду к тому, чтобы ближний получил несколько более рваного кафтана,и уже не от частных, единичных щедрот, а вследствие всеобщего преуспеяния.Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго не приходившая, заслоненнаявосторженностью и мечтательностию, а, казалось бы, немного надо остроумия,чтобы догадаться…

– Извините, я тоже неостроумен, – резко перебил Разумихин, –а потому перестанемте. Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся этаболтовня-себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие места и все то жеда все то же до того в три года опротивели, что, ей-богу, краснею, когда идругие-то, не то что я, при мне говорят. Вы, разумеется, спешилиотрекомендоваться в своих познаниях, это очень простительно, и я не осуждаю. Яже хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-тоделу в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до тогоисказили они все, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно вседело испакостили. Ну-с, и довольно!

– Милостивый государь, – начал было г-н Лужин, коробясь счрезвычайным достоинством, – не хотите ли вы, столь бесцеремонно, изъяснить,что и я…

– О, помилуйте, помилуйте… Мог ли я!.. Ну-с, и довольно! –отрезал Разумихин и круто повернулся с продолжением давешнего разговора кЗосимову.

Петр Петрович оказался настолько умен, чтобы тотчас жеобъяснению поверить. Он, впрочем, решил через две минуты уйти.

– Надеюсь, что начатое теперь знакомство наше, – обратилсяон к Раскольникову, – после вашего выздоровления и ввиду известных вамобстоятельств укрепится еще более… Особенно желаю вам здоровья…

Раскольников даже головы не повернул. Петр Петрович началвставать со стула.

– Убил непременно закладчик! – утвердительно говорилЗосимов.

– Непременно закладчик! – поддакнул Разумихин. – Порфирийсвоих мыслей не выдает, а закладчиков все-таки допрашивает…

– Закладчиков допрашивает? – громко спросил Раскольников.

– Да, а что?

– Ничего.

– Откуда он их берет? – спросил Зосимов.

– Иных Кох указал; других имена были на обертках вещейзаписаны, а иные и сами пришли, как прослышали…

– Ну, ловкая же и опытная, должно быть, каналья! Какаясмелость! Какая решимость!

– Вот то-то и есть, что нет! – прервал Разумихин. – Это-товас всех и сбивает с пути. А я говорю – неловкий, неопытный, и, наверно, этобыл первый шаг! Предположи расчет и ловкую каналью, и выйдет невероятно.Предположи же неопытного, и выйдет, что один только случай его из беды и вынес,а случай чего не делает? Помилуй, да он и препятствий-то, может быть, непредвидел! А как дело ведет? – берет десяти-двадцатирублевые вещи, набивает имикарман, роется в бабьей укладке, в тряпье, – а в комоде, в верхнем ящике, вшкатулке, одних чистых денег на полторы тысячи нашли, кроме билетов! Иограбить-то не умел, только и сумел, что убить! Первый шаг, говорю тебе, первыйшаг! потерялся! И не расчетом, а случаем вывернулся!

– Это, кажется, о недавнем убийстве старухи чиновницы, –вмешался, обращаясь к Зосимову, Петр Петрович, уже стоя со шляпой в руке иперчатками, но перед уходом пожелав бросить еще несколько умных слов. Он,видимо, хлопотал о выгодном впечатлении, и тщеславие перебороло благоразумие.

– Да. Вы слышали?

– Как же-с, в соседстве…

– В подробности знаете?

– Не могу сказать; но меня интересует при этом другоеобстоятельство, так сказать, целый вопрос. Не говорю уже о том, чтопреступления в низшем классе, в последние лет пять, увеличились; не говорю оповсеместных и беспрерывных грабежах и пожарах; страннее всего то для меня, чтопреступления и в высших классах таким же образом увеличиваются, и, так сказать,параллельно. Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; тампередовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают;там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа слотереей, – и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убиваютнашего секретаря за границей, по причине денежной и загадочной… И если теперьэта старуха-процентщица убита одним из общества более высшего, ибо мужики незакладывают золотых вещей, то чем же объяснить эту с одной стороныраспущенность цивилизованной части нашего общества?