Предел несовершенства - Людмила Феррис

— Дурак безмозглый! — ругал он себя потом. — Девушки — они подход любят, внимание, а ты как ефрейтор: здрасте, пройдемте!

У мастера Кости были маленькие романчики с некоторыми девушками из цеха, но значения он этому не придавал. А вот Настя, Настя — совсем другое дело. Он больше не пустит ее никуда одну, вот она поправится, и он сделает ей предложение. Костя не был убежденным холостяком и не думал, что чистый паспорт — главная ценность мужчины. Он ждал, хотел встретить ее, и вот сейчас его сердце наполнилось любовью, и он сделает все, чтобы не потерять эту девушку. А пока у дяди должен состояться серьезный разговор, который успокоит и его, и журналистку.

— Здесь лифта нет, будем шлепать на пятый этаж пешком.

— Да пожалуйста, мы тоже физкультурники! — съязвила Юлька, которая в душе понимала, что, наверное, зря так накинулась на Костю.

Но выхода у нее не было, когда речь шла об аварии, все как один играли в молчанку. Пусть хоть как они называют происшествие — технологический выброс, извержение вулкана, но авария была, и она скажет об этом начальнику цеха.

— Костечка! — Пожилая женщина обняла Жданова. — Давно тебя не видела! Когда ты наконец у нас женишься? Ты случайно не невесту привел?

— Тетя Поля, знакомьтесь. Это Юля Сорнева, журналист местной газеты. Мы к Василию Егоровичу.

— Ааа, — разочарованно протянула женщина. — Тогда проходите. — Тетя Поля продолжала рассматривать Костину спутницу.

— Я не его невеста. Я просто журналист, — вызывающе сказала Юлька. А потом извиняющимся тоном добавила: — У Кости другая невеста, он вас обязательно с ней познакомит.

— Да и славно, проходите, ребята, проходите.

Юля поняла, что в этом доме любят принимать гостей, делают это радушно и стараются создать пришедшим максимальный комфорт. В кабинете уже был накрыт чайный столик, и в круглой вазочке лежало домашнее печенье.

— Ну что, бойцы, садитесь. Наливай, Костя, себе чай и девушке. Чай вкусный, — скомандовал Василий Егорович.

— Спасибо, я не буду. — Юлька сразу решила провести «разделительную линию» между собой и родственниками.

— Нет, без чая — никаких вопросов!

Юлька взяла чашку, откусила ароматное печенье и вопросительно посмотрела на Половцева. Он кивнул:

— Ну, вот теперь можно.

— Василий Егорович, почему вы попросили Костю следить за Крупинкиной? Только про интуицию свою, пожалуйста, не говорите и про сон. Только факты.

— Да нет особых фактов. Если бы в цехе каждый день убивали, что не дай бог, я бы тебе много фактов назвал. Все сотрудники в цехе мне как дети. Я много о каждом знаю, поэтому и убийство Федора для меня было как гром среди ясного неба.

— Вы подозреваете, за что его могли так, средь белого дня?

— Подозревать не подозреваю! Но Федька еще с молодости нарывистый был, несмотря что маленький и тщедушный, за словом в карман не лез, мог отбрить любого, надерзить, нахамить, наконец. Рисковый он был, периодически во что-нибудь вляпывался. Но специалист был отменный. У кого-то детали на гальванике пузырями идут, а у него покрытие ровненькое. Верь вот, не верь, а все работают по одному техпроцессу. Он говорил, что его ванна на гальванике любит, потому что «ванна» — женского рода.

— А мог он в цехе, кроме зарплаты, еще заработать?

— Мог. В наш цех тащат со всего завода — кому закалку сделать, кому покрытие. Все от начальства идет, отказать не могу. Премию потом Крупинкину докину, а если какой левак без меня возьмет, так, конечно, себе в карман положит.

— А за месяц много так может набежать?

— Ну, четвертинка зарплаты может. Услуга наша очень востребована, бутылкой еще рассчитываются тоже.

— То есть вы считаете, что Федор мог кому-то нахамить? А если деньги занять?

— Тоже мог, причем без отдачи. Мне на него женщины жаловались: деньги до получки берет и не отдает.

— А вы что?

— Постыдил его, а он сказал, что с совестью не дружит, и деньги так и не отдал.

— А у кого он занимал?

— Лучше спроси, у кого не занимал. Нет таких. Теперь ему на участке никто не занимает. Не занимал то есть. — Василий Егорович запутался во времени.

— Хорошо, ну, допустим, Федор денег у человека занял, много, и не вернул. Из-за этого можно убить, если деньги большие. Не думаю, что ему коллега-гальваник мог большую сумму одолжить. Денежный мотив понятен, но если все знали об этой странности Крупинкина — не отдавать долг, кто же ему тогда одолжит?.. Скажите, а почему за Марией Петровной надо присматривать?

— Да потому что держал он ее и дочь в черном теле, моя Поля сколько раз потихоньку девчонке вещи носила. Вдруг начнут Машу трясти по Федькиным делам, а она знать ничего не знает. Она с девичества тихой и спокойной была. Жалко ее, и заступиться за нее некому. Про деньги, что у него в руках видела, Маша мне рассказала. И сон приснился — верите, не верите, но просил Федька с того света. Не мог я иначе.

— А может, это Лерин отец гальваника убил?

— Да что ты, этот красавчик Андрей ни на что не способен! Он давно у нас не работает. Я тогда настоял, чтобы он из цеха уволился. То, что дочка у него родилась, бабы, думаю, передали. Но он ни разу к дочке не приходил, Федька ее воспитал.

— То есть все-таки интуиция и ничего больше?

— Жизненный опыт! Федю с Машей давно знаю, вся их жизнь в цехе прошла, на моих глазах. Тревога у меня за нее, на сердце неспокойно.

— Ну, племянничка вы своего круто подставили! — не выдержала Юлька.

— На то он и родственник, чтобы особые поручения выполнять.

— Василий Егорович, почему никто не говорит правду об аварии, которая произошла в смену Крупинкина? Не случайность это, мне тоже интуиция подсказывает.

— Ой, как мне про эту аварию забыть хочется! У меня чуть приступа сердечного не было.

— Вам что-то показалось необыкновенным в том, что тогда произошло на участке?

Василий Егорович посмотрел на Костю и Юлю — совсем ведь другое поколение, которому незнакомы анонимки, стукачи, доносы, когда люди охотно включались в процесс доносительства, поощряемого властью. Он тогда испугался, поскольку был молодой, и ему было что терять, так ему казалось. Половцев сегодняшний не имеет права обсуждать того, молодого начальника цеха, нет у него для этого оснований.

— Да, показалось, — сказал он твердо. — Я просто решил, что не должен в это вмешиваться.

Мила Сергеевна прочитала статью два раза. Сорнева писала ярко, интересно, и, конечно, читатель «проглотит» этот материал, не раздумывая. Материал был журналистским расследованием, где автором утверждалось, что убийство гальваника — дело рук «своего», и этот свой ходит, работает рядом, знает личный состав цеха и имеет отношение к аварии, о которой в цехе все молчат.