Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Внизу он остановился, отдышался — сердце так и рвалось изгруди. А излишек адреналина в крови, между прочим, вреден.

Чер встал, потянулся и… казалось, усмехнулся.

Луис выбежал вон. Выставить бы кота из дома, ну, да ладно. Вту минуту ему, пожалуй, все равно не заставить себя прикоснуться к зверюге.

На этот раз Джад раскурил сигарету от обычной деревяннойспички, помахал ею, чтобы потушить, сунул в старую жестяную пепельницу сполустертой рекламной надписью на дне.

— Так вот, от Стенни Бушара я и узнал об индейскомзахоронении, — заключил он и задумался. На кухонном столе, покрытом клетчатойклеенкой, стояли два почти нетронутых стакана с пивом. Позади в бочонке смаслом для растопки плиты забулькало и смолкло. Словно дразнит, подумал Луис.Ему удалось заморить червячка вместе со Стивом в опустевшей «Берлоге» —пришлось довольствоваться пончиками. Привычных ему бутербродов — целый батон,разрезанный вдоль и напичканный всякой всячиной, — в Мейне не сыскать, болеетого: попроси он, его еще и не поймут. Зато пончик или гамбургер — всегдапожалуйста. Приглушив голод, он уже без страха вспоминал Чера, и все жевозвращаться в пустой, мрачный дом к коту не очень-то хотелось.

Норма немного посидела с мужчинами, посмотрела телевизор, невыпуская из рук вышивки: судя по контурам, картина изображала деревенскиймолельный дом, за ним — закатное солнце. Особенно четко выделялся крест надвходом. Норма пояснила, что ее рукоделие вместе с другими будет выставлено наблаготворительной рождественской ярмарке. Событие значительное, к нему всегдаготовились. Несмотря на артрит, Норма ловко управлялась с пяльцами и иглой;сегодня болезнь сжалилась над старушкой. Может, из-за погоды, предположил Луис:холодно, но сухо. От сердечного приступа Норма оправилась, даже округлилась ипомолодела лицом. В тот вечер невозможно было бы предсказать, что не пройдет итрех месяцев, как Норма умрет от кровоизлияния в мозг. В тот вечер, глядя нанее, Луис ясно представлял, какой Норма была в молодости.

Без четверти десять она откланялась, и мужчины осталисьвдвоем. Джад молчал, заглядевшись на сигаретный дымок — так малец вглядываетсяв змейку пестрой ленты, обвивающей ярмарочный столб: где ж она кончается?

— Стенли Бушар… — вкрадчиво напомнил Луис.

Джад часто заморгал, отрешаясь от своих мыслей.

— Ах, да! У нас в округе его все называли Стенни Б… Так вот,когда мой Пестрый умер в 1910-м, то есть умер в первый раз, Стенни Б. ужстариком был и чуток не в себе. Про индейский могильник многие знали, но мне-тоСтенни Б. рассказал, а ему — отец. Они сами-то из канадских французов. — Джадусмехнулся, отпил пива. — Так и слышу, как он на ломаном английском лопочет.Однажды встретил меня за извозчичьим двором — в ту пору нынешнего-то шоссе и впомине не было, а сейчас там завод стоит. Мой Пестрый последние минуты доживал,вот отец из дома меня и выгнал, вроде по делу — корму для кур купить. Толькоэто видимость одна. Я-то сразу смекнул — почему.

— Собирался пристрелить пса, чтоб не мучился?

— Да, знал ведь, как я Пестрого люблю вот и отослал меняподальше. Ну, выполнил я отцово поручение, сел на старый жернов да и заревел. —Джад сокрушенно покачал головой, едва заметно улыбнулся. — А тут, глядь, СтенниБ., собственной персоной. Кто его недоумком считал, кто просто хулиганом. Дед унего мехами промышлял, как поговаривали. Был у него фургон большущий, весьобтянут полосками кожи, точно бинтами перевязан. Истый христианин был дед, всео Воскресении толковал, даже во хмелю. Это уж я со слов Стенни Б. рассказываю.Любил он деда вспомнить — и все ж многого он набрался от индейцев-язычников. Онтвердил, что все индейцы от одного племени произошли, от народа Израилева, окотором в Библии написано. Может, говорит, Господь на них и прогневался, датолько чудес у индейцев — хоть отбавляй, потому что они-де христиане, толькошиворот-навыворот. Дед Стенни Б. у них меха скупал, дольше всех с нимиторговал, потому как все у него по справедливости, да и из Библии он часто по памятичитал, а индейцы рады-радешеньки, помнят еще, что им в давние времена монахи вчерных сутанах рассказывали, задолго до того, как охотники да лесорубы в ихкраях объявились. — Джад помолчал, Луис удержался от расспросов. — Вотиндейцы-то, микмаки эти самые, и рассказали деду о могильнике. А забросили ониего потому, что злой дух там землю опоганил. И о песках зыбучих рассказали, и окаменных ступенях, все, в общем. В те времена о злом духе Вендиго по всемусеверу сказания ходили. Вроде как у нас в Библии, тоже о чудесах всяких. Услышьменя сейчас Норма, безбожником бы обозвала, но, ей-ей, все, что говорю, —правда. Выпадали зимы холодные да голодные, и тогда индейцы приходили туда, гдесовсем худо, и… всякое непотребство чинили.

— Вы имеете в виду… людоедство?

— Не без этого. Да кто знает? — пожал тот плечами. — Может,они выбирали уже вконец ослабших или старых, тем и пробавлялись. А как бы воправдание придумали легенду о том, что ходит по ночам средь них Вендиго, и ккому притронется, тот делается кровожадным людоедом.

Луис кивнул.

— Ну да, бес попутал.

— Вот-вот. Мне-то сдается, что и здешние индейцы человечинкиотведали, а кости закапывали в том же могильнике.

— А потом бросили, дескать, злой дух землю опоганил, —проговорил Луис.

— Так вот, значит, Стенни Б. завернул в тот день на задкиизвозчичьего двора, чтоб выпить. В ту пору он уже свихнулся. Дед-то толковымбыл, говорят, в миллионщики выбился, а вот внук побирался. Подходит ко мне.Что, спрашивает, стряслось? Ну, я рассказал. Увидел он, что я белугой реву,наверное, сжалился, говорит, твоей беде можно помочь, нужно только захотеть иничего не бояться. Да я, говорю, ради Пестрого ничего не пожалею. А вы что,ветеринара хорошего знаете? Никаких ветеринаров, отвечает, собаку твою и такможно оживить. Иди домой, попроси, чтоб отец ее бросил в мешок — будто быпохоронить, — а сам тащи ее на Кошачье кладбище и мешок положи прямо у кучивалежника. Вернешься домой, скажешь, так и так, похоронил. Я, конечно, ничегоне понял, начал Стенни расспрашивать, а он одно талдычит: ночью глаз не смыкай,я, говорит, в твое окошко в полночь камушком брошу. Тогда выходи. А проспишь —пеняй на себя, знать тебя больше не знаю, и собаку тебе не воротить. Прямиком вад провалится. — Джад закурил, взглянул на Луиса. — Как Стенни сказал, так я исделал. Отец, когда я вернулся домой, признался, что пристрелил Пестрого — чтобне мучился, и сам предложил мне его похоронить: дескать, Пестрому была бы подуше последняя забота хозяина. Сунул я, значит, пса в мешок — и на Кошачьекладбище. Отец было подсобить предложил, да я отказался — помнил наказ СтенниБ. В ту ночь глаз не сомкнул, все дождаться не мог, а время медленно ползет.Думаю, уж утро вот-вот забрезжит, глядь на часы — всего десять вечера, потомодиннадцать. Я клевать носом начал, и всякий раз меня будто кто за плечивстряхивал. «Проснись, Джад, проснись!» Будто какая сила заснуть не давала. — Истарик пожал плечами.