Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Луис гадательно поднял брови.

— Вот пробили часы двенадцать, я мигом оделся, сижу, жду. Вокно луна вовсю светит. Стенни все нет. Половина первого, час. Забыл, что ли,полоумный лягушатник! Чуть было не разделся да в постель опять не нырнул, как —тук! тук! — два раза в окошко камушком, едва стекло не разбил, слава Богу,трещина малоприметная, мать до зимы не увидела. Я — мигом к окну, поднял раму,а она скрипит, грохочет (это мне так казалось, мальцом ведь был)…

Луис рассмеялся. Хотя не припомнил в своем детстве, чтоб емув полночь из дома хотелось сбежать. Впрочем, и захоти он в свои десять лет,наверное, и ему бы казалось, что податливая и бесшумная днем оконная рама неподдается и грохочет ночью.

— Ну, думаю, мои старики решат, что воры лезут, — продолжалДжад. — Выждал минуту-другую, сердце вроде унялось чуток. Слышу: отец в спальневнизу похрапывает. Выглянул в окно: стоит Стенни Б., шатается, будто ветром егоколышет. Он бы, конечно, не пришел, не упейся так, что все равно уже не уснуть— каждые пять минут блевать тянет, а остальное ему до лампочки. И тут он пастьразинул да как заорет (на самом-то деле, наверное, шепотом позвал, да у страхаглаза велики): «Ты выйдешь или силком тебя вытаскивать?» Я зашикал на него,трясусь, не ровен час отец проснется — несдобровать мне тогда. А Стенни неразобрал, еще громче вопит: «Чего, чего? Не слышу!» Будь у моих стариковспальня со стороны дороги, непременно бы проснулись, но они в глубине домаспали, где мы сейчас с Нормой, и окно на речку выходит.

— Небось вниз по лестнице летели как на крыльях, — улыбнулсяЛуис. — А пивка еще не найдется?

Он хоть и выпил сегодня на две банки больше обычного, но небеда: особый случай.

— Отчего ж, найдется. И вы прекрасно знаете, где искать, —ответил Джад, достал новую сигарету, подождал, пока вернется Луис. — Полестнице-то я и не осмелился. Мимо родительской спальни пришлось бы топать. Унас по стене плющ вился, для него решетки из жердочек, вот я по этим жердочками спустился, прямо из окна. Страшно, конечно. Но еще больше другого боялся: какбы не увидел отец, что я со Стенни Б. на Кошачье кладбище подался. — Джад всекрутил сигарету, пока не раскрошил. — Добрались мы с грехом пополам. Стенни раздесять с ног валился, до того был пьян. Разило от него, как от винной бочки.Раз чуть суком горло себе не пропорол. Пьяный-пьяный, однако лопату с киркойприхватить не забыл. Я боялся: придем на кладбище, а он и вырубится. Ничегоподобного. Даже протрезвел малость. Объяснил, что нам через завал перебратьсянужно и еще лесом немного пройти. И там вроде как еще одно кладбище. Смотрю яна Стенни — он едва ноги переставляет. Как-то он гору валежника одолеет? Шеюсвернете, говорю, не лезьте лучше. Небойсь, отвечает, и я пройду, и ты, да ещеи собаку в мешке протащишь. И шустро этак, как по ровному, полез, полез, подноги ни разу даже не взглянул. Я — следом, мешок тяжелый, чуток полегче, чем ясам. Зато назавтра, скажу вам, Луис, я ни рукой, ни ногой пошевелить не мог.Небось как и вы сегодня?

Луис не ответил, лишь кивнул.

— Идем мы, значит, идем, и конца-краю не видать. А лес-то вту пору пострашней, чем сейчас, был. Птиц полно, они, знай, кричат, ухают,стонут — поди распознай! В кустах кто-то возится, может, лось, а то и медведьили рысь. Иду я, значит, волоку Пестрого, а в голове чертовщина какая-то: будтовпереди не Стенни Б., а индеец. Сейчас как обернется — а лицо все разрисовано,и оскал страшный! — взмахнет томагавком, что из тонюсенькой, острой, какбритва, пластинки сланца выточен или копьем ясеневым, и — прощай мой скальп! Ишел-то он уже ровно, не спотыкался, голову этак горделиво вскинул, ну, ровноиндеец. Дошли мы до песков тех зыбучих, обернулся он: слава Богу, вроде прежнийСтенни Б. И протрезвел он так быстро лишь со страху. Рассказал мне все то же,что и я вам вчера: и про огоньки, и про голоса, чтоб я, дескать, внимания необращал. Даже если с тобой заговорят, молчи. И пошли мы топью. Кое-что я ивпрямь приметил. Не скажу, что. Только потом — а я еще раз пять туда хаживал —ничего подобного не видел. И уж больше не увижу. Потому как вчера, Луис, я киндейскому могильнику в последний раз ходил.

НЕУЖТО Я ВЕРЮ ВСЕМ ЭТИМ СКАЗКАМ? — спросил внутренний голос.После трех банок пива у Луиса прекрасно получался внутренний диалог. НЕУЖТО ЯВЕРЮ ЭТИМ РОССКАЗНЯМ ПРО ПСИХА-ФРАНЦУЗА, ИНДЕЙСКИЙ МОГИЛЬНИК, ОЖИВШИХ СОБАК ИКОШЕК? ВЕДЬ МОЕГО-ТО КОТА ПРОСТО ОГЛУШИЛО. ВОТ И ВСЕ ОБЪЯСНЕНИЕ. СТАРИК ВПАДАЕТВ МАРАЗМ, А Я СЛУШАЮ.

И снова Луис почувствовал, что лжет самому себе, утешает,успокаивает, и пиво здесь ни при чем.

Во-первых, Чер был мертв. Сейчас ожил. Это факты. От них неуйти. Что-то в коте изменилось, что-то очень важное, если не главное. Вот ещеодин факт. Изменилось к худшему. Это тоже очевидно. Джад решил помочь Луису скотом, чтоб отплатить за помощь жене. Вот только средства исцеления наиндейском кладбище оставляли желать лучшего, и по взгляду Джада Луис понял, чтостарик прекрасно об этом знает. Ему вспомнился мимолетный взгляд старика вчераночью — недобрый, злорадный. И подумалось Луису, что не только по своей волестарик повел его к индейскому могильнику.

НО ЕСЛИ НЕ ПО СВОЕЙ, ТО ПО ЧЬЕЙ ЖЕ? Ответа не нашлось, иЛуис прогнал неприятный вопрос.

— Закопал я своего Пестрого, сложил из камней пирамидку, —спокойно продолжал Джад. — Гляжу, а Стенни Б. спит без задних ног. Едварастолкал. Пока эти сорок четыре ступеньки одолели, спускаясь…

— Сорок пять, — поправил Луис.

— Верно, сорок пять, — кивнул Джад. — Так вот, покаспускались, он совсем протрезвел. Шли мы опять, шли, часов десять, мнепоказалось, а вернулся домой — еще ночь, хоть глаз выколи. Ну и дальше-то что,спрашиваю у Стенни. Потерпи, сам увидишь, говорит. И опять, шатаясь, поплелсяпрочь по дороге… Надо ж, как вышло: мой Пестрый его потом на два года пережил.Отказала у Стенни печенка, и нашли его детишки при дороге четвертого июлядвенадцатого года уже остывшего… А той ночью я благополучно залез тем же путем ксебе в комнату, едва в постель забрался, заснул как убитый. Поутру, часов вдевять, проснулся. Слышу, мать зовет. Отец-то на железной дороге работал,спозаранку ушел. — Джад задумчиво примолк. — И не просто зовет, а кричит,словно с испуга. — Джад подошел к холодильнику, достал бутылку пива, сдернулкрышку, стукнув о ручку ящика в кухонном столе, где стояли хлебница и тостер.Под лампой лицо его казалось желтым, даже бурым, как табак. Одним глоткомвытянул с полбутылки, громко рыгнул, задержался взглядом на коридоре, закоторым дверь в спальню Нормы. Потом посмотрел на Луиса.

— Трудно все это вспоминать. Хоть много воды утекло, а будтозаново переживаешь. Ведь я никогда никому не рассказывал. О случившемся,конечно, все узнали, но с расспросами никто не лез. Вроде как неудобно. А вам,Луис, я рассказываю, потому что теперь кот у вас совсем другой, не то чтобыопасный, а просто другой… вы согласны?