Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

Ясперс столь подробно цитируется здесь не только потому, что он так точно и глубоко охарактеризовал понятия моральной и метафизической вины, но и потому, что слова его полны смысла и сегодня, притом не только в отношении Германии. Его книга одновременно была отражением назревшей потребности в нравственном очищении и давала импульсы этому очищению. Она, несомненно, оказала, пусть и не прямое, а опосредованное, влияние на литературу, в которой мотивы, связанные с выбором и решением, равнодушием и покаянием, зазвучали столь же настойчиво, как и трагические мотивы разочарования в навязанных идеалах, крушения и отчаяния. Возрождавшееся гражданское самосознание нуждалось в новых моральных ориентирах, пережитой опыт выдвигал на первый план темы, связанные с поведением человека в чрезвычайных обстоятельствах, когда проблемы индивидуальной вины и ответственности становились главными в отношениях человека с Богом, людьми и самим собой.

Важнейшие вопросы поднимала в своей работе «Организованная вина» Ханна Арендт, ученица Карла Ясперса. Эта работа появилась в №4 журнала «Ди Вандлунг» в апреле 1946 года. В предисловии от редакции говорилось, что этот материал, посвященный Ясперсу, был написан в ноябре 1944 года в США. Арендт родом из Кенигсберга, защитила диссертацию в Гейдельберге. Когда к власти пришли нацисты, она тайком выехала через Чехословакию и Швейцарию во Францию, а оттуда, в 1938-м, в США, где и жила в Нью-Йорке.

Она пишет: «Речь идет не о том, чтобы доказывать нечто само собой разумеющееся, а именно, что немцы не являются скрытыми нацистами еще со времен Тацита, и не о том, чтобы демонстрировать невозможное: что у всех немцев нацистские взгляды; а о том, чтобы поразмыслить, какую позицию занять, как выдержать очную ставку с народом, у которого линия, отделяющая преступников от нормальных людей, виновных от невиновных, была так капитально размыта, что завтра в Германии никто не будет знать, имеет ли он дело с тайным героем или бывшим массовым убийцей. От этой ситуации нас не защитит ни дефиниция виновных, ни аресты военных преступников. При этом мы оставляем в стороне главных виновных, которые… устроили весь этот ад. Но и ответственных в более широком смысле мы здесь рассматривать не будем. Потому что к ним принадлежат все те, кто в Германии и Европе симпатизировал Гитлеру, способствовал его продвижению к власти и укреплял его реноме внутри Германии и вне ее.

Да и кто бы решился заклеймить всех этих господ из высшего общества как военных преступников; они безусловно доказали свою неспособность оценивать современные политические группировки – одни, потому что считали принципы в политике морализаторской чепухой, другие, потому что питали романтическое пристрастие к гангстерам, которых путали с морскими пиратами. Виновными в узком смысле эти ответственные в широком смысле не считаются. Они, которые были первыми сообщниками нацистов и их лучшими подручными, не знали, ни что творят, ни с кем имеют дело.

Невероятное волнение, в которое впадает каждый человек доброй воли, когда речь заходит о Германии, имеет своей причиной не существование тех безответственно ответственных, о которых, надо полагать, только история вынесет свой приговор, и не преступления нацистов как таковые (здесь хочется вставить, что, безусловно, и сами преступления, беспрецедентные в истории. – И. М.). Оно скорее вызывается той чудовищной машиной «управляемого массового убийства», для обслуживания которой использовались не тысячи и не десятки тысяч отборных убийц, а весь народ – он использовался и позволял себя использовать. В организации, которую создал Гиммлер, существуют только палачи, жертвы и марионетки, которые перешагивают, маршируя дальше, через трупы своих товарищей (и, добавим, через любые другие трупы… – И. М.). Тот факт, что в этой машине убийств каждый так или иначе был прикован к своему месту, даже если он не работал непосредственно в лагерях уничтожения, и составляет главный ужас. Ибо систематические массовые убийства, являющиеся реальным следствием всех расовых теорий и всех идеологических построений о «праве сильного» в наше время, взрывают не только способность человека что-то себе представлять, но и рамки и категории, в которых осуществляется политическое мышление и политические действия.

Как бы ни выглядела будущая судьба Германии, она не будет содержать в себе ничего иного, кроме злосчастных последствий проигранной войны; а такие последствия по природе вещей временны. Политического ответа на эти преступления в любом случае нет; потому что истребление 70 или 80‐ти миллионов немцев или хотя бы их медленное вымирание от голода, о чем, конечно, не помышляет никто, кроме нескольких психотических фанатиков, означало бы, что идеология нацизма победила, если власть и «право сильного» пользоваться ею перешли другим народам.

Как при «управляемом массовом убийстве» политический разум не функционирует, так и в тотальной мобилизации для него разрушается человеческая потребность в справедливости. Там, где виновны все, собственно, и некому судить…

Как обстоит дело с осознанием ответственности, показал один американский журналист в эпизоде, где игра вопросов и ответов была бы достойна силы воображения и изображения большого поэта: «Вы убивали людей в лагере? – Да. – Вы травили их газом? – Да. – Вы закапывали их живьем? – Иногда случалось. – Жертвы свозились из всей Европы? – Я полагаю. – Вы лично помогали убивать людей? – Ни в коем случае. Я был всего лишь казначеем в лагере. – Что вы думали во время всех этих действий? – Сначала было плохо, потом привыкаешь. – Вы знаете, что русские вас повесят? – (Плачет) Но за что? Ч т о я т а к о г о с д е л а л?» (разрядка моя. – И. М.).

Он действительно ничего не сделал – он только выполнял приказы… А с каких это пор выполнение приказов является преступлением?

В пьесе Карла Крауса «Последние дни человечества», в которой изображаются события Первой мировой войны, занавес опускался сразу после того, как Вильгельм II восклицал: «Этого я не хотел!» И комично-страшное заключалось в том, что это была правда. Когда занавес упадет на этот раз, мы будем вынуждены услышать целый хор обывателей, восклицающих: «Этого мы не делали!» И хотя на сей раз нам будет не до смеха, страшное снова будет заключаться в этих словах, потому что это и в самом деле так…»

Ханна Арендт считает: для того, чтобы понять истинные движущие силы превращения людей в машину массовых убийств, полезно рассмотреть «фигуру того, кто может похвастаться, что был организационным гением убийства. Гиммлер не принадлежал ни к интеллектуалам… ни к богеме, как Геббельс, ни к сексуальным преступникам, как Штрайхер, ни к извращенным фанатикам, как Гитлер, ни к авантюристам, как Геринг. Он обыватель со всеми признаками респектабельности, со всеми привычками хорошего семьянина, который не обманывает жену и хочет обеспечить детям надежное будущее. И он сознательно построил свою новейшую, охватывающую всю страну организацию террора на предположении, что большинство людей – не богема, не фанатики, не авантюристы, не сексуальные маньяки и не садисты, а в первую очередь работополучатели и хорошие отцы семейства…»

Арендт продолжает: «…Мы так привыкли видеть в отце семейства добропорядочную озабоченность, серьезную сосредоточенность на благе семьи, торжественную решимость посвятить жизнь жене и детям… что мы почти не заметили, как заботливый отец семейства… под воздействием хаотических экономических условий превращается против воли в авантюриста, который при всей своей заботливости не может быть уверен в завтрашнем дне… Выяснилось, что он абсолютно готов ради пенсии, страхования жизни, обеспеченного существования жены и детей пожертвовать своими взглядами, честью и человеческим достоинством. Понадобилась лишь дьявольская гениальность Гиммлера», чтобы обнаружить, что после такой деградации обыватель был абсолютно готов сделать «буквально все, если ставка поднималась и существование семьи оказывалось под угрозой. Единственное условие, которое он выдвигает от себя, – это полное освобождение его от ответственности за все, что он сделает. Это тот самый средний немец, которого нацисты, несмотря на бешеную пропаганду, годами не могли заставить по собственной инициативе убить еврея (даже если они ясно давали понять, что это убийство останется безнаказанным) и который сегодня (напомним, что статья написана в 1944 году. – И. М.) покорно обслуживает машину уничтожения. В противоположность прежним формациям СС и гестапо гиммлеровская организация рассчитывает не на фанатиков, не на маньяков и не на садистов; она рассчитывает исключительно на нормальных людей вроде г-на Генриха Гиммлера…