Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

Тема его первых послевоенных рассказов – хаос, разруха, искалеченные судьбы. Продолжает эту тему роман «Чей-то голос запевает» (1950). Он состоит из множества разрозненных эпизодов, объединенных фигурой главного героя. Вернувшись из плена (этот автобиографический мотив часто повторяется у Гайзера), герой попадает в маленький городок, «неухоженный, многолюдный. Ущерб, запустение, неосязаемая всепроникающая печаль, изношенная одежда»: у города «отлетела душа, осталась мумия, серая, кожистая, сухая».

Страницы, рисующие быт первого послевоенного периода, вполне достоверны. Герой всюду сталкивается с голодом и нищетой – последствиями войны. Особенно выразительны страницы, посвященные детям: они знают, что такое бомбоубежище, но никогда не видели лакомств. Дети играют в этом романе важную роль – именно они помогают герою обрести почву под ногами, они воплощают чистоту помыслов, моральное здоровье и душевную незапятнанность в мире лжи, утраченной веры и цинизма.

Герой становится лесорубом, лес как бы возвращает ему утерянное нравственное здоровье. Он влюбляется в жену пропавшего без вести офицера, помогает одиноким женщинам, оставшимся с детьми, едва не погибает от тяжелой болезни и в конце концов вынужден покинуть места, где охотно бы остался. Вопреки новой любви, он решает вернуться к жене, хотя брак его давно распался. Дело в том, что он приходит к выводу о невероятной крепости семейных уз. Возвращение к законной жене отождествляется с верой в порядок, в «незыблемые устои»: «…Мы так часто забывали про порядок или разрушали его, что должны теперь придерживаться того немногого, с чем еще стоит считаться…»

Среди всеобщего хаоса и разрухи герой пытается сохранить «приличие», верность «порядку». Его положительный идеал воплощает та самая жена пропавшего без вести офицера, сохраняющая, несмотря на бедность, добродетель и достоинство. В глазах героя она символизирует гордое величие страдания и нравственной чистоты.

Он неоднократно говорит о том, что «прошлое мертво», и размышляет над тем, что будет дальше. Однако основой этих размышлений о будущем не становится, как, например, у Вольфганга Борхерта, расчет с прошлым – с фашизмом и войной. Недавнюю трагедию он воспринимает как метафизическую данность. Покорно и меланхолично бредет он навстречу непонятному будущему, ни разу не задумываясь над тем, кто вверг его поколение в войну, кто повинен в трагически сложившейся судьбе его соотечественников. Как отмечает один известный немецкий критик, Гайзер в этом романе весьма достоверно описывает время голода и черного рынка, «с мучительным перечислением всех страданий» немцев, но «при полном умолчании немецкой вины».

Это умолчание принципиально отделяет роман Гайзера от наиболее значительных произведений западногерманской литературы, в которых возникала сходная тема. Бекман в пьесе В. Борхерта «Снаружи, перед закрытой дверью» тоже возвращается с войны, остается без крова, без семьи. Но в нем пробуждается страстное желание понять причины трагедии, призвать к ответу виновных. На наших глазах он проходит мучительную школу прозрения, которую благополучно минует его сверстник – герой романа Гайзера. Здесь характер героя абсолютно статичен: автор разделяет и оправдывает позицию, исключающую активное преодоление прошлого.

Герои Гайзера чувствуют себя непригодными для мирной жизни. Все «великое» осталось позади. Война рождала ощущение причастности к «главным», решающим событиям, к чему-то «грандиозному». А вот мирная жизнь – серая, будничная, – лишена для них всякой привлекательности, она страшит их не бедностью, а утратой «героического». В одном из рассказов Гайзера молодой человек говорит о себе: «Жаль, я не гожусь для мира. Усталый ландскнехт». Он признается, что «было бы веселее» умереть «перед дымящимся дулом», чем в мирной обстановке – «у зубного врача, в зале ожидания или в парикмахерской».

Мысль, что мирные будни, отсутствие борьбы «за великие цели» способствуют низменным страстям, моральной неполноценности, скудоумию, весьма характерна для этого автора. Один из персонажей романа «Чей-то голос запевает» страдает от того, что из-за болезни не участвовал в войне и не был убит, что уделом его является скука и однообразие повседневности: «В войну он не стал солдатом и был вынужден наблюдать, как умирали достойные мужи, наблюдать со стариковской скамьи, но не стариковскими глазами. Кто не вернулся с войны, тот покончил со своим прошлым и своим будущим. Он же волочил за собой свое прошлое, и будущее лежало перед ним, безвкусное и надежное, как высохший хлеб… Он злился на смерть, ибо она не замечала его…»

Наиболее яркое воплощение получили эти идеи в романе «Умирающие истребители» (1953). В нем изображаются боевые будни авиационного подразделения в последний период войны, когда уже отчетливо ясен ее исход. В отличие от первого романа, здесь нет одного героя, история которого цементировала бы повествование. Здесь множество действующих лиц, которых автор стремится представить как одно целое: летчики-истребители. Роман складывается из коротких эпизодов военной жизни – описаний воздушных боев, вынужденных посадок, крушений, гибели летчиков. Картины их повседневной жизни, включающей боевые вылеты, составляют как бы «нижний» уровень повествования. Над ним возвышается уровень рефлективный, которому соответствует то меланхолически-элегическая, то бурно-восторженная интонация. Пассажи, выдержанные в почти библейском стиле, чередуются со скорбно-патетическими сценами, военный жаргон и техницизмы – с напыщенной и архаической лексикой.

Автор изображает летчиков со сдержанным восхищением, любуется их смелостью и мужеством, героизмом, самоотверженностью, готовностью пожертвовать собой. Они воплощение солдатской доблести, та сама элита, которая демонстрирует отчаянную стойкость на «потерянном посту». «Все это были молодые люди… люди высшего сорта, которые дорого стоили и которых тщательно оберегали, и все же без всякого сожаления приносили в жертву…» Все они – верные солдаты своего отечества, служащие рейху без страха и упрека, безупречные рыцари авиации: «Они знали, что представляют собой избранных». Даже внешне их характеризуют все признаки элиты, отборной касты: «В них было что-то родственное, высокие мужчины с беспощадными фатальными лицами конкистадоров…»

Все они – надежные, честные и прямые люди, отчаянные смельчаки. Один из них тяжело, безнадежно болен, врач запрещает ему оставаться в авиации, однако он принадлежит к числу тех, кому слаще смерть в бою, чем скучная мирная жизнь. Другому после тяжелого ранения запретили летать, но он хитростью берет машину и принимает бой. Он снова тяжело ранен, его самолет, упав в болото, уходит на такую глубину, что спасатели не могут извлечь тело, а приехавшая на похороны жена, ждущая ребенка, даже не может проститься с погибшим мужем. Все они верны своему долгу – солдаты, сражающиеся с врагом до последнего. Автора совершенно не занимает вопрос, ради чего, во имя кого – какого рейха, какого фюрера – они кладут свои жизни.

Они высоко ценят себя и свою честь: «В эскадрильях царила уверенность в себе, им нечего было стыдиться. Они привыкли чувствовать свое превосходство и еще не представляли себе поражения. Они знали только одно: что они выполнили свой долг». Пилоты образуют некий единый организм, они спаяны идеей служения отечеству, и благодаря «фронтовому братству» их жизнь обретает особый, высший смысл. Они закалены и облагорожены идеей «сплочения» и постоянной близостью смерти во имя высших целей и бесконечного патриотизма. «Они выжили и выстояли, они были крещены страхом и закончили чудовищную работу. Теперь они возвращались домой из страны варваров, которую опустошили…»