Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

Показанный Казаком мир – это воплощенная банализация зла. Его символика близка хаотичным видениям Кафки. Это родство – в сращении сверхъестественного с привычным, повседневным, чудовищно невероятного с обыденным, в слиянии планов фантасмагорического и каждодневного, в атмосфере страха и униженности человека, задавленного и уничтожаемого анонимной бюрократией. Война предстает в романе как апокалиптическое видение конца света. Но ведь и большинству немцев в момент крушения рейха казалось, что рушится весь мир.

Функционирование подземного города воспринимается как метафора бессмысленности бытия. Вот Роберт видит, как к фасаду полуразрушенного дома приставлена лестница, на верхней перекладине которой женщина тщательно моет тряпкой … доски, заменившие оконное стекло. Ее действия герой воспринимает как «насмешку над разумной целью». Собственно, и вся жизнь в каменных лабиринтах несет на себе печать полнейшей абсурдности. Люди здесь лишь воображают, что живут, на самом деле на каждом лежит «неизгладимая печать» смерти. («Неизгладимая печать» – так назывался роман Элизабет Ланггессер, вышедший в 1946 году, и это название – одно из символических обозначений времени, хотя автор и избегает каких-либо конкретных ассоциаций.) Да, люди у Казака лишь воображают, что живут, на самом деле они движутся к смерти. Но в то же время понятно, что им «помогают» отправиться на тот свет. Зло, хотя и носит в романе некий универсальный характер, все же воплощено во вполне конкретных исторических категориях, таких как фашизм, непосредственный отклик на который мы безусловно ощущаем в романе.

Носитель высшей мудрости Мастер Магус, философский наставник героя, олицетворяет восточную мудрость, которая очень привлекает Казака. По мнению Мастера Магуса, «яд демонов» поощряет человечество стремиться к рекордам, достижениям, убыстрению темпа – «они побеждают природу, чтобы стать рабами техники». Здесь звучат, таким образом, антицивилизаторские мотивы, окрашенные в романтические тона, – неприятие материального мира, «прозы жизни», противопоставленной «вечным ценностям». Самая впечатляющая аллегория такого рода – описание двух подземных заводов, на одном из которых по сложнейшей и все совершенствующейся технологии прессуется из пыли камень. На другом этот камень по столь же изощренной технологии перемалывается в пыль, которая снова транспортируется на первый завод и там перерабатывается в камень – и так до бесконечности, с колоссальными затратами материальных средств, с постоянным ускорением и уплотнением трудовых процессов.

Символика подземных заводов воплощает один из настойчиво повторяющихся мотивов творчества Казака. Широкую известность получила его притча «Ткацкий станок» – история священного ковра, над которым веками работают люди, пока он, превратившись в самоцель, не начинает парализовать жизнь. Ковер требует все новых расходов, разрастается чиновничий аппарат, растут поборы среди населения на его содержание. Изготовление ковра приобретает все более абсурдный характер: из-за прибылей разгораются войны, ковер требует «жизненного пространства» – «механический и антисоциальный аппарат приходит на смену здоровому человеческому рассудку».

Притча завершается тем, что огонь пожирает ковер, к радости последующих поколений, избавленных от «мумии коверного производства и призрака войны». Осуществлять равновесие созидания и разрушения становится все сложнее, ибо с «новой эрой расщепления атома» уже ничто не может противостоять уничтожению.

Писатель откликается тем самым и на актуальную проблему современности – каким целям будут служить техника и наука, не окажутся ли они поставленными на службу бесчеловечности и антигуманности.

Возвращаясь к роману «Город за рекой», необходимо подчеркнуть, что, размышляя о войне, автор изображает ее как часть все того же вечного круговорота, хотя, напомним, роман писался, несомненно, под впечатлением от страшной войны. Роберт посещает казарму, где собраны солдаты разных армий и эпох – они до сих пор спорят о том, чья сторона победила, ибо каждый из них был убит до исхода сражения. Звучат националистические лозунги, солдаты строятся в шеренги – «похоронная процессия истории». Можно считать, что роман не просто антивоенный, он еще и пацифистский: война – бесконечный стереотип «все той же глупости».

Абсурдности «холостого хода истории» противопоставлен в романе дух творчества, воплощающий жизнь подлинную, а не мнимую, внутреннее очищение, единственно обладающее ценностью. Сокровищницей духа, который находится вне изображенной бессмысленной машинерии, является Архив, которому посвящены важнейшие страницы романа. Собственно, Роберт Линдхоф и приглашен в «город за рекой» для работы в Архиве, ему отведена роль «хрониста», которую, по правилам города, играет «гость», то есть живой человек. В Архиве собрана сумма всех подлинных традиций человечества. Архив – это суд, где письменное слово подвергается такому же контролю, как прожитая человеком жизнь. Право на вечность имеет только «слово» – в подземном городе нет картинных галерей, музеев, музыкальных учреждений, ибо «вернее всего служит духу письменное слово».

Дух, слово, поэзия – вот что связывает времена, эпохи, прошлое и будущее. Дух, по Казаку, равнозначен «подлинному», неподдельному. Сила слова, поэзия предстает в романе как олицетворение жизненного начала, противостоящего смерти и разрушению. Выступая перед кастой чиновников, герой романа цитирует стихи, и благодаря силе поэтического слова он как бы вызывает к жизни то, что чуждо разрушенному городу: белые облака, прохладный ветер, летящего мотылька. В этой сцене лексически подчеркнут контраст между мертвым миром («зал без окон», «мрачное здание», «развалины, руины»), крайним бюрократизмом местных установлений («референты, делопроизводители, протоколисты», «секции городского управления») и многообразием, яркостью живой природы. Серые, безжизненные краски, холодные тона, несущие на себе печать распада и смерти, на мгновение уступают место теплым краскам жизни – Роберт рассказывает о шуме лесов, сверкании морской воды, переливах зелени. И конечно, за всем этим снова проглядывает мотив бюрократизации смерти и «убийц за письменным столом».

В финале романа герой на какое-то время попадает на родину, видит там искалеченных людей, гигантские кладбища, «страшные следы военных лет и времени беды» – жизнь на земле оказывается немногим лучше жизни в «городе за рекой». Этот страшный «здешний» мир несет на себе «неизгладимую печать» пережитой катастрофы. Ощутив безграничность человеческих страданий, ужас катастрофической ситуации, Роберт умирает – возвращается, на сей раз навсегда, в подземное царство. Ведь страшный земной мир перестал быть его миром. Один из важнейших итогов романа: смерть должна служить жизни, мертвые своим трагическим опытом – служить живым. Обращаясь к погибшим солдатам, герой призывает их «перейти через реку», вернуться к живым, являться им во сне, чтобы предостеречь, напоминать об ужасах войны, дабы «настоящее их смерти спасло будущее жизни».

Тема смертности человека и бессмертия духа, как и тема бездуховного существования, возникает на ином художественном материале в романе Германа Казака «Большая сеть». Имея в виду современную реальность, необходимо оговориться, что речь идет не об интернете – во времена Казака ни о чем подобном никто и не помышлял. В своих внешних реалиях этот роман связан с действительностью Западной Германии после войны, повествует, по словам автора, о «современной ситуации» на примере «немецкой провинции середины века» (речь идет о веке двадцатом), которая предстает как обобщенная «европейская арена действия». Казак стремился, по его признанию, наглядно показать, что «угрожает человеческому существованию» в послевоенном мире, испытавшем войну и нацизм.