Человек из Оркестра - Галина Муратова

Она потом видела из окна, что какой-то человечек сгреб этот тюфяк, сложил аккуратно и, оглянувшись по сторонам, утащил его куда-то.

И двор стал опять просторным и снежным.

И не осталось на нем никаких следов осколков неслучившегося понимания.

Разве что сверкали на солнце разбитые сосульки. Они легко отражали солнце.

Маленькая тетрадь,

15 февраля 2021

Тема

«От людей одна боль. Сторонись», — говорила ей всегда мама. Говорила так часто и так настоятельно, что как бы, невольно, подковала ее подковами осторожности и недоверия. И так прочно, что когда Марта выросла и превратилась в высокую строгую девицу, по одному взгляду на нее можно было понять — обойди стороной. И ее обходили.

Она не замечала этого своего странного одиночества. Ей было уютно и спокойно. От одиночества всегда много свободного времени, и это напрягало. Но она с этим легко справилась. Нет, она не сидела в интернете, там было много громких людей. Она и читать не любила. Книги ей казались пустым надуманным миром. Придуманным такими же, как она, людьми, имеющими много свободных, пустых, незаполненных никакими смыслами часов. И там были люди и боль. Тургеневский рассказ «Му-му» надолго запомнился ей, и Марта остыла к чтению. Надолго.

Теперь, сидя у себя на кухне и хлебая жидкий чай из веселой чашки, она придумывала для себя возможное занятие на вечер. Бесшумно работал телевизор.

И вдруг Марта заметила, что её единственная картина висит косо. И сильно косо, так что милый старый скрипач на ней наклонился, будто делая ей, Марте, поклон.

Марта озадачилась. Подошла, поправила картину. Но она опять скользнула в удобную для нее сторону.

Марта вспомнила, как почему-то купила эту картину прямо на улице, у веселого, совсем еще юного паренька. Марте понравилась необыкновенная жизнерадостность, которая исходила от скрипача на картине. Ей даже показалось на миг, что она слышит незатейливый скрипичный звук и легкое притоптывание, отбивка такта. Скрипач был при длинной седой бороде и волосах, охраняемый помятой фетровой шляпой.

— Как его зовут? — спросила она у художника.

— Скрипач, — просто ответил юноша.

Она принесла тогда картину в дом и повесила ее на кухне, поскольку большую часть времени она проводила здесь. Картина висела так давно, что Марта о ней и забыла, а сегодня вот напомнила о себе своим странным перекосом.

Марта опять попыталась выровнять картину. Она висела на примитивном строительном гвозде и легко принимала нужный правильный ракурс.

Но сейчас опять, после усилий Марты — съехала, и скрипач опять, живо и легко — поклонился Марте.

Марта привыкла справляться по хозяйственным и бытовым делам самостоятельно, и поэтому она осторожно сняла картину с гвоздика и стала обдумывать, чем бы ее закрепить, и в чем причина ее неожиданной расхлябанности. Повертев картину и внимательно осмотрев ее изнанку, Марта не обнаружила никаких изъянов и попыталась повесить картину на место.

Нет! Опять был крен, будто скрипач ей кланялся и просил о чем-то в этом своем поклоне.

Марта решила оставить все как есть, не стала больше выравнивать картину, и вдруг будто что-то вспомнив, накинула плащ и вышла на улицу.

Там уже бушевала осень, озвучивала опавшие листья красивым шелестом.

Марта быстро дошла до места, где художники выставляли предметы своего творчества. Здесь и соборы, и балерины, и собаки, и кошки, и каналы. И все-все, что может запечатлеть творец своим зорким глазом.

Марта неторопливо обходила стенды и вдруг увидела своего скрипача. На стенде стояла её картина, точь-в-точь. И продавал её тот же мастер, только теперь он уже имел бородку и был в стильной кепке, и красивых очках.

Она подошла поближе к картине и, долго и молча, смотрела на нее.

Нет, это была не её картина, и скрипач на ней, хоть и имел сходство с её Моисеем, но это была молчаливая какая-то, тихая картина. И при всем сходстве с той, что висела у нее на кухне, здесь скрипач не звучал.

— Интересуетесь? — живо спросил художник.

Она вдруг, совсем забыв о мамином наказе сторониться людей, рассказала ему о том, что она купила у него такого же скрипача много лет назад и попыталась поведать ему, пояснить, о некоем своем разочаровании. Она считала, что ее скрипач — единственный, а тут вот — повтор. И она вдруг рассказала о странном перекосе картины у нее дома, рассказала даже о гвоздике, на котором эта картина висела.

Художник слушал её очень внимательно и, как бы извиняясь за дубль со скрипачом, объяснил ей:

— Тема-то — неисчерпаемая…

— Исчерпаемая, — нагрубила художнику Марта.

— Его хорошо берут. Особенно туристы.

— У картины есть название? — тихо спросила Марта.

— Скрипач, просто скрипач. Музыкант — если хотите.

Художник так и не вспомнил, как и когда Марта купила у него полюбившуюся картину.

— Где же мне упомнить, — будто извинился он.

Марта отошла от картин и вдруг поняла, что общение повергло её в какую-то суетную неразбериху. Ей вдруг представилась улица, по которой веселым оркестром шагают все скрипачи, нарисованные одним ремесленником. Они идут, играя как бы, эти скрипачи, а звука нет, как тогда в ее картине, она хорошо слышала бодрое исполнение мелодии. Она могла ее даже напеть. Да и напевала, когда пивала чай, сидя у себя на кухне и общаясь со старым скрипачом.

Ей стало как-то нехорошо, и она стремительно отошла от художника.

По дороге зашла в строительный магазин и купила дюбель, чтобы закрепить картину наверняка.

Но когда она, раздевшись, с дрелью подошла к картине, то увидела, что нет никакого перекоса. И гвоздик крепок, и скрипач стоит себе ровненько и играет. И мелодия на месте, и мятая шляпа.

Марта улыбнулась и не стала искать даже объяснений этому непонятному и необъяснимому случаю. И не стала анализировать и размышлять, как это может быть.

Да, художник был прав — неисчерпаемая тема.

И она прислушалась к скрипачу, надеясь услышать от него подтверждение.

Скрипку она не услышала, не отступала досада и почему-то стыд за всех скрипачей намалеванных. Которые шли большим оркестром в полной тишине.

Марта еще подумала немного, а потом сняла картину и отнесла её в чулан. Подарит кому-нибудь. А на освободившийся гвоздь повесила календарь с видами города.

Так было правильнее, после увиденного сегодня, да и честнее. Снимки города ни на что не претендовали и не сулили ничего.

А художник в конце дня стал собирать свои работы в просторные холщовые мешки. И там было три собора, два