Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

А он еще нашел человека, продающего наркотики школьникам. Яне знала, что сделаю с этим мерзавцем, когда его увижу: наверное, войдя вкабинет, просто задушу. Воображение рисовало мне мрачного небритого кавказца,пахнущего чесноком и луком, обязательно одетого в дорогую дубленку, несмотря натеплую погоду, в кепке типа «аэродром». Он не станет отвечать на вопросы ибудет говорить на ломаном русском языке. Я его заранее ненавидела.

Мы подошли к кабинету Сердюкова. Игнатьев чуть приоткрылдверь и, получив разрешение, вошел первым. В милиции Денис Александровичнемного позволял себе не быть джентльменом. Я на него не обиделась. Вошласледом и увидела недовольное лицо хозяина кабинета. Он явно не ждал моегопоявления. Напротив майора сидела миловидная женщина, очевидно, свидетель илиучительница, которую он допрашивал. Я отметила правильные черты ее лица, синиеглаза, собранные в пучок волосы. Одета она была скромно, на ногах — сапожки.Игнатьев негромко объяснил Сердюкову, что это он пригласил меня для участия вбеседе с наркоторговцем. Майор явно был не в восторге от поступка старшегопомощника прокурора, но возразить не решился.

— Знакомьтесь, — показал он Денису Александровичу наженщину. — Вера Николаевна Хавренко. Тот самый «поставщик», о котором я вамдокладывал.

Вот так. Вот тебе и небритый кавказец! Какая же я дура!Ничего не понимаю в жизни. Я решила, что эта молодая женщина примерно моеговозраста — учительница, а она, оказывается, калечит детей. Хотя тоже«учительница» в своем роде. Неужели у нее совсем нет совести? Как можноторговать наркотиками в школе? Или, может, у нее нет своих детей и поэтому онаравнодушна к чужим? Я даже не знала, что мне думать. Судя по тому, как быстроСердюков на нее вышел, в милиции уже знали наркоторговцев их района и кто изних какой участок контролировал.

Я повнимательнее присмотрелась к этой даме. Скромно, нонеплохо одета, правда, макияжа немного больше, чем нужно. Но в общем ничеговызывающего. Встретив на улице, никогда не подумала бы, что она зарабатываетсебе на жизнь таким образом.

Денис Александрович сел рядом с Сердюковым. Я устроиласьчуть в стороне.

— Вот и опять мы с вами встретились, — напомнил майорзадержанной. — Я ведь помню, как вы были у меня здесь два года назад. Правда,тогда вы проходили только свидетелем. Но сейчас у меня есть все основанияпредъявить вам обвинения. В нашем разговоре принимает участие старший помощникпрокурора города Игнатьев Денис Александрович и… — он чуть помолчал и все-такивспомнил мое имя, — адвокат Ксения Моржикова.

— Мне адвокат не нужен, — грубоватым хриплым голосом заявилаХавренко. Наверно, много курила. — Не нужно сразу вешать на меня всех собак. Выведь знаете, как мы работаем. Никаких крупных партий, только мелочевка, травкаразная, таблеточки. Я понимаю, что с опасной продукцией связываться нельзя. Инечего пугать меня прокурором. Я свои права хорошо знаю.

— Никто вас не пугает, — вступил в беседу Игнатьев, — толькоя хочу вам сообщить, что лично буду заниматься вашим делом. И сделаю все, чтобывас не просто посадили в тюрьму, а надолго изолировали от детей, которых вытравите вашим зельем.

— Кто их травит? — возмутилась Хавренко. — Эти дети сами наменя выходят. Не я, так другие. Вы думаете, что я хожу в школу и там предлагаюим таблеточки? Знали бы вы, как они меня ищут, как все телефон обрывают! Я всевремя меняю номера моих мобильных аппаратов. Можете проверить.

— Это вы из-за милиции их меняете, — нехорошо улыбнулсяСердюков. — А насчет того, что вас ищут, тут вы правы. Только ищут васперекупщики — трое ребят, которым вы и сбываете ваши «мелкие партии». А они ужприобщают к этой «травке и таблеточкам» школьников. Двое из этих ребят готовыдать против вас показания. Поэтому, гражданка Хавренко, на этот раз вы неотвертитесь. Не получится.

— А я не думаю отвертеться. Раз виновата — отвечу. Только вчем? Травка безвредная, она в горах растет. Между прочим, в Голландии ееоткрыто продают.

— У нас не Голландия. А вы пойдете по нескольким статьям ещеи за то, что продавали наркотики несовершеннолетним. У нас как раз принят новыйзакон по усилению борьбы с наркоторговлей.

— Каким несовершеннолетним? — улыбается эта дрянь. — Ясбываю только совершеннолетним. Всем моим ребятам уже исполнилось шестнадцать.Я законы знаю, ни с одним малолеткой никогда дел не имела. И вы мне эту статьюне дадите. Не получится. Кому потом ребята эту травку перепродают — не моедело. Может, они это делают с выгодой для себя. Я за это не отвечаю. Каждыйхочет заработать.

Я подумала, что сейчас встану и задушу ее. Хавренко продаетнаркотики ребятам, которые потом перепродают их в школе более младшимтоварищам. И она об этом прекрасно знает. Но формально права, ведь лично с нейимеют дело совершеннолетние ребята. Как же она все правильно рассчитала! Нет,таких нужно сразу сажать лет на двадцать.

— Из-за ваших поставок погибло двое ребят, — объявил Игнатьевзадержанной в глаза, — и еще один мальчик стал законченным наркоманом, началуже колоться и, возможно, тоже пропал. Поэтому я думаю, что на этот раз вамдадут по полной. Лично я обещаю сделать все, что в моих силах.

Я на месте этой преступницы испугалась бы. Игнатьев все этосказал таким голосом и с таким выражением лица, что я сразу же поняла бы — этоттип не успокоится, пока не посадит. И похоже, Хавренко это тоже поняла. Потомучто начала волноваться:

— Зачем вы так говорите? Я про этого пропавшего мальчикатоже слышала. Только он не был моим клиентом. Я же героином не занимаюсь. Онсам выходил на других посредников. Вы же знаете, у меня укольчиков не бывает. Ятакими паскудными делами не занимаюсь…

Было особенно неприятно, что она все время говорила онаркотиках с нежностью: «травка», «таблеточки», «укольчики». Такое ощущение,что просто издевалась. Или может, она работает воспитательницей в детском саду?Я такую воспитательницу отправила бы на лесоповал…

— Хватит, — поморщился Сердюков. — Гражданка Хавренко, вамбудут предъявлены официальные обвинения. И еще за продажу наркотиков школьникаммы будем ходатайствовать о лишении вас родительских прав. Вот так, ВераНиколаевна.

Кажется, мы с ней вздрогнули одновременно. Меня простораздавило известие, что у этого чудовища есть дети. А она испугалась, что ихмогут у нее отнять. По-моему, любая мать может сойти с ума только от одноймысли, что у нее могут отнять детей. Или лишить ее родительских прав. Дажетюрьмы она боится меньше, чем этого. Не говоря уже о том, что матерям, имеющимнесовершеннолетних детей, при первой же амнистии всегда выпадает шанс надосрочное освобождение.

— Нет, — твердо произнесла она, — не смейте мне такоеговорить. Вы не имеете права меня так пугать.

— Имеем, — возразил Игнатьев, — дети погибли. Они на вашейсовести. На твоей совести, Хавренко. Извини, что обращаюсь к тебе на «ты». Позакону обязан называть тебя гражданкой. Только ты не гражданка, а законченнаястерва, если знаешь, что твой «товарчик» попадает к детям.