Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

Он явно нарочно использовал ее манерууменьшительно-ласкательно называть вещи. И в сказанном прозвучала не толькоскрытая угроза, но и ненависть. И женщина это почувствовала.

— Я не отвечаю за погибших. И не нужно на меня так смотреть.Ты ведь прокурор, должен уметь себя вести. Это потом, когда ты уйдешь и своегоадвоката заберешь, твой напарник будет меня пугать. Я ведь знаю, как в милицииработают. Они меня будут прокатывать по полной программе. Сначала потребуют,чтобы я деньги заплатила. Потом вспомнят, что давно участковому не отстегивала.Потом расскажут о том, как меня будут насиловать. Потом изнасилуют пару раз, яведь жаловаться не побегу. Потом изобьют, но так, чтобы следов не оставить.Потом еще раз деньги возьмут. А потом отпустят наконец к детям. Вот так все ибудет, прокурор. И ты на меня такими глазами не смотри. У меня впереди два илитри дня ада. И ты об этом хорошо знаешь. И майор наш тоже все знает. Толькоадвокат, может, еще не все знает, но тоже скоро узнает.

— Перестань, — поморщился Игнатьев, — ты меня неразжалобишь. Мальчик кололся и доставал героин. Ты ведь свою травку сама невыращиваешь. И свои таблеточки где-то берешь. А получаешь ты их у твоегоосновного поставщика, которого боишься больше милиции и прокуратуры. Верно?

Хавренко молча отвернулась.

— Верно? — повысил голос Денис Александрович.

— Отцепись! — огрызнулась она хриплым голосом. — Сам всезнаешь. Не нужно на меня давить. У меня ведь двое ребят. Дочь и сын. Им уже поодиннадцати. Как я тебе сдам моего «поставщика»? Они же всю мою семью вырежут.И об этом ты тоже знаешь. А если даже не вырежут, то просто махнут на менярукой. И я не знаю, что страшнее. И ты, прокурор, не знаешь. Как мне заработатьденьги на моих детей? Откуда мне их взять? Пойти на панель? Мне уже под сорок,не возьмут, скажут — старая. Мужа у меня нет, а любовника я сама содержу. Воттеперь и скажи мне, прокурор, если ты такой умный, что мне делать? Откуда мнеденьги взять, чтобы в твоей Москве прожить, детей накормить и самой с голоду неумереть? Тогда давай устрой меня на работу, вспомни, что до девяносто первогогода я была профессиональной машинисткой. Работала на заводе, который давнозакрыли и растащили по частям. Еще вспомни, что я к одному бизнесмену попала,который меня заставлял оральным сексом заниматься не только с ним, но и с егодрузьями, пока я ему однажды по морде не дала. Вспомни, как в девяносто восьмомвсе мои деньги пропали. И я одна сидела с двумя маленькими детьми. Муж-стервецсбежал. Детям тогда было только по четыре годика. И они, маленькие, кушатьхотели. А все мои деньги в банке пропали. Я тогда как раз свою квартирупродала, дура набитая, и все деньги в наш родимый банк по соседству отнесла.Кто мне тогда помогал? Где я могла деньги достать? Я на вашей прокуратуре невидела надписи «помощь всем нуждающимся». И на вашей хреновой милиции тоже табличекоб оказании помощи не видела. Что же вы банкиров этих не ловили, которые у насденьги украли? Почему не кричали «караул», когда завод, на котором я работала,по частям продавали? А главного инженера просто в подъезде убили. И до сих порубийцу не нашли, следователи вы дерьмовые. Извини, что ругаюсь, довел уже. Меняза эти годы знаешь сколько раз в милицию привозили? Я тебе скажу. Шесть раз. Икаждый раз все одно и то же. Бьют и насилуют. Насилуют и бьют. А я каждый разтерплю. Раз насилуют и бьют, значит, денег возьмут меньше. В последнее времястали бить злее и денег больше берут. И каждый раз меня отпускают домой. Тыэтого не знал, прокурор? Теперь будешь знать. И не говори мне про детей, я самамать и знаю, какая эта зараза. Только я своих от нее берегу. Вот так же икаждая мать должна своих беречь от этой гадости. От меня беречь, от моихребят-помощников, от моих поставщиков. Держаться за своих детей, каждый деньпроверять их карманы, каждый день с детьми беседовать. А иначе и правдаполучишь наркомана, который перейдет на героин. И ты его уже не сможешь спасти.Поэтому ты меня не пугай, прокурор. У меня своя жизнь, у тебя — своя. И намдруг друга никогда не понять.

Пока она говорила, я с трудом сдерживалась. Честное слово,мне было ужасно стыдно. И за то, что я такая благополучная. И за то, что у меняв семье все нормально. И через такие испытания я не проходила. И работа у меняпрекрасная. И зарплата. И даже босс мой такой замечательный. Несчастнаяженщина! Через какие же испытания ей пришлось пройти?! Я ее, конечно, ненавижу,но с другой стороны… Ой, не знаю. Не смогла бы я работать прокурором. Чтобыдругого человека обвинить, нужно огромным мужеством обладать, быть бесконечноуверенным в своей правоте, в своей справедливости. У меня такой убежденностиникогда не будет. По существу, каждый прокурор берет на себя чудовищнуюответственность, обвиняя другого человека, не исследовав досконально его жизньи судьбу. И каждый судья, вынося решение, тоже берет на себя немного функцииБога, определяя, жить человеку или не жить, или как ему жить в ближайшие годы.Можно одним неправильным обвинением, одним несправедливым приговором сломатьжизнь не только какому-то человеку, но и всей его семье. Все-таки хорошая уменя профессия. Я должна людей защищать — вот это мое призвание.

Игнатьев молчал. Потом посмотрел на Сердюкова. Мрачно такпосмотрел.

— Она правду говорит?

— В прошлый раз Хавренко свидетелем проходила, — угрюмопояснил майор. — Никто ее не бил и не насиловал.

— Как же не насиловал! — ухмыльнулась женщина. — Вашподполковник в своем кабинете и насиловал. Начальник вашего отдела.

Денис Александрович поморщился. Потом вдруг приказал:

— Напишешь заявление на мое имя. Мы с этого подполковникапогоны снимем, это я тебе обещаю.

Сердюков отвернулся, ничего не сказав.

— Ты ничего доказать не сможешь, — отозвалась Хавренко, — илучше не делай ничего такого. Только врагов наживешь. Мне и себе. Тебе ониничего сделать не смогут. А я женщина беззащитная. Сам знаешь, кому поверят —наркоторговке или офицеру.

— Ты напиши, а я все сам проверю, — угрюмо повторилИгнатьев. — Виноват — накажем, и не потому, что он такое тебе устроил. Знаешь,в чем он виноват? Он тебя отпускать не должен был. Если бы не отпустил, может,эти ребята и не погибли бы. Вот поэтому я тебе и говорю, чтобы ты написала.Твое дело я сам буду контролировать. Но детей мы у тебя все равно отнимем иродительских прав лишим. Извини. Иначе не получится.

— Не нужно, — вдруг попросила женщина, — сам знаешь, как мнебольно это слышать. Не нужно так говорить. У них, кроме меня, никого нет. Яведь из Харькова приехала сюда еще восемнадцать лет назад. Хотела в театральныйпоступить. Только по конкурсу не прошла. И с тех пор здесь живу… — Онапомолчала. Потом внимательно посмотрела на меня, очевидно почувствовав, в какомя состоянии, и обратилась именно ко мне: — Дай сигарету.

— Не курю, — робко выдавила я.

— Конечно, не куришь, — горько усмехнулась Хавренко, — тебездоровье беречь нужно. Зачем тебе курить?