Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ееженщине, щелкнул зажигалкой.

— Значит так, — твердо заявила она. — Вы меня где-нибудьпрячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вассейчас есть такие права. Я ведь не дура, газеты читаю. Есть специальнаяпрограмма защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно.Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налевоходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезитенас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадитемне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А явам всю эту «компашку» сдаю. Вот такие у меня условия.

Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидалиподобного предложения.

— Я должен посоветоваться с руководством, — сказал Сердюков.

— Советуйся, — согласилась она.

— Лучше позвоним в Комитет, — предложил Денис Александрович,— там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.

— Я все равно должен доложить, — ответил майор.

— Обязательно, — согласился Игнатьев, — и я позвоню вКомитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам сдашь какую-нибудьмелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все «поставщики».

— Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить.Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такимиглазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждогомальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самойдавно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Яведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми ибескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своейжизни повидала…

— Сейчас заплачу от умиления, — зло отреагировал Игнатьев.Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то изКомитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своемумладшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрелана меня.

— Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.

— Ксения. Ксения Моржикова.

— Ты действительно адвокат?

— Да.

— Пришла мне помочь?

— Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчикапредставлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают,куда он исчез. Ты не знаешь?

— Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебядети есть?

— Сын.

— Здоров?

— В каком смысле?

— Колется? Или только нюхает?

— Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.

— Следи строже, — посоветовала мне преступница, — сейчасвремя плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?

— С мужем.

— Значит, повезло. Зарплата хорошая?

— Нормальная. — Не могу я ей рассказывать, что у меня такаязарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.

— Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?

— Тоже нормально.

— Тогда рожай, — вдруг посоветовала она, — нельзя иметьодного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или ещелучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, несложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения затакое. Ни в этой жизни, ни в иной.

Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем замногие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю?У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Еслисравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый деньбуду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово.Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!

Игнатьев наконец повернулся к нам.

— Все в порядке, — сообщил он, — я, кажется, сумелдоговориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут впробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.

Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, чтовсе еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте?Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказаласьбез денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мнепришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздолучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно,он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы?Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать вавгусте девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломалсудьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получилисообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Еслизаранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре разабольше, чем сегодня, что валютный «коридор» отменят и доллар взлетит донебывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, ачерез несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыльв четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Ячеловек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во времяавгустовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодойдевочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других.Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы этибанкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такойкрови, что страшно представить.

Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал,она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна былавыживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы отголода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если быувидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как ясебя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Ясидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тожемолчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков.Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что егоновости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.

— Скоро сюда приедут сотрудники Комитета, — сообщилИгнатьев, — я с ними договорился.