Будапештский нуар - Вилмош Кондор

– У меня еще такой вопрос. Что будет с вашим предприятием? Дело продолжит ваша дочь?

Женщине словно дали пощечину. Ее рука застыла в воздухе, кофейник затрясся. Она сделала глубокий вдох, поставила кофейник на поднос и, устремив на Гордона взгляд, в котором читался страх, смешанный с ненавистью, ответила ледяным голосом:

– Если вы хотите поговорить о деле, обратитесь к мужу. Если о нашей семье, то вам лучше сейчас же покинуть дом. Наша личная жизнь не касается газетчиков. Служанка вас проводит. – Она встала и вышла из комнаты, даже не обернувшись.

Гордон отпил кофе. Он не понимал, откуда такая кутерьма вокруг «Арабс» и «Майнл». Кофе, черный, горький.

Служанка снова появилась в дверях. Гордон поставил чашку и вышел в холл, где девушка помогла ему надеть пальто. Гость окинул ее взглядом. Косички с обеих сторон, круглые, огромные глаза. Она теребила фартук костлявой рукой.

– Что случилось с Фанни? – тихо спросил Гордон.

– Господи помилуй, не спрашивайте такое, – ответила девушка, испуганно взглянув на репортера.

– Почему?

– Здесь никто о ней не говорит. Я новенькая, но при мне никто даже имени ее не называл.

– Как давно вы здесь работаете?

– Две недели.

– А что стало с предыдущей служанкой?

– Она, уважаемый господин, уехала к себе в деревню.

– Куда именно?

– В Бюкксенткерест.

– А почему?

– Не знаю.

– Поссорилась с хозяевами?

– Не знаю, уважаемый господин, прошу вас уйти. – Девушка испуганно оглянулась по сторонам.

– Как ее звали?

– Терез Экрёш, – ответила служанка. – Она очень красиво вышивала, просто загляденье! Вы такой красоты, наверное, и не видели.

– Охотно верю, – кивнул Гордон. – Так что там случилось с дочерью ваших хозяев?

Девушка побледнела.

– Прошу, не говорите так громко! – строго сказала она Гордону. Девушка так разнервничалась, что в ее речи стал сильнее проявляться палоцкий диалект, который до этого был едва заметен.[24]

– Я же сказала, что ничего о ней не знаю. Достопочтенные господа ничего о ней не говорят. Я была в ее комнате только один раз, и комната вся такая чистая, как будто в ней никто никогда не жил. Ее даже перекрасили. – Служанка упрямо вскинула голову. – Теперь будьте любезны, уходите, я не хочу, чтобы меня тоже прогнали.

Гордон нахмурил брови, но больше ничего не спросил. Взял шляпу и вышел из дома. Оказавшись на улице, он обернулся и взглянул на красивый дом. Занавески были плотно задернуты, никакого движения за ними не наблюдалось.

Гордон сел на трамвай на Итальянской аллее, пересел на площади Сена. Он спешил домой. Мор открыл дверь, потому что она была заперта изнутри, старик на всякий случай даже оставил ключ в замке.

– Ну, наконец, – просиял он. – Мы уже начали переживать.

– Ничего страшного, дедушка, я уже дома. Кристина?

– Работает в гостиной.

Гордон снял пальто и зашел в гостиную. Кристина аккуратно сдвинула все, что было у него на столе, на край и погрузилась в рисование. Тушь непринужденно скользила у нее под рукой. Гордон не видел, над чем она работает.

– Объявились наконец. – Она оторвала взгляд от рисунка.

– Объявился.

– И что случилось?

– Расскажу по пути, – ответил Гордон.

– По пути?

Но мужчина уже стоял около телефона и вызывал такси. Он уже лучше справлялся левой рукой, даже без карандаша.

– Понял, мы будем внизу через десять минут. Передайте, что ночевать мы тоже там будем, пусть готовится. – Гордон положил трубку, принялся что-то искать на телефонном столике. Достал брошюру, снова набрал номер и забронировал двухместный номер на две ночи.

– Что это значит, Жигмонд? – Кристина встала.

– Расскажу в машине.

– Что?

– Что я узнал.

– Это так опасно, что мы вынуждены уехать?

– Можно сказать и так. – Гордон направился к шкафу. – Но мне будет нужна ваша помощь.

Гордон посмотрел на Кристину. Она молчала.

– Я быстро побросаю вещи, – сказал Гордон и принялся кидать одежду на кровать. – Можете, пожалуйста, собраться? Я хотел бы выехать как можно скорее.

Кристина вздохнула, раздраженно собрала рисунки, сложила карандаши, тушь, тетради. Все это время Мор молча стоял у кухонной двери.

– Дедушка, – повернулся к нему Гордон. – Не могли бы вы снять мне чемодан со шкафа? Боюсь, у меня не получится.

Старик подошел и снял видавший виды, потертый чемодан из вулканизированной фибры.

– Во что ты ввязался, дорогой мой?

– Ничего такого, из чего бы я не мог выбраться, – ответил Гордон. – Дедушка, я не знаю, куда это меня приведет. Я боялся за Кристину и за вас. Знаю, что вы не захотите поехать с нами, потому что…

– Варенье и заготовки, – перебил его Мор.

– Именно. Да и вообще вы не хотите уезжать. Но пообещайте, что будете закрывать входную дверь, когда будете дома. У вас достаточно овощей и фруктов?

– Есть яблоки, груши, виноград, правда они уже немного портятся, но зато скоро поспеет каштан. А что?

– Тогда мне будет спокойней, если пару дней, всего пару дней вы не будете особо появляться на улице. У вас достаточно фруктов, можете варить их. Вы как раз говорили, что вечно не хватает времени записать рецепты.

Мор засунул указательный палец правой руки в карман жилета и молча смотрел на Гордона.

– Ты прав, – наконец сказал он. – Не помешало бы записать самые лучшие рецепты.

– Вот видите! Например, последнего варенья, яблочного.

– В нем нет ничего особенного, – отмахнулся старик.

– А мне оно показалось особенным. Запишите его рецепт. Мы вернемся в среду. А может, и раньше.

Когда они вышли на улицу Ловаг, машина уже ждала, а за рулем сидел Цёвек, это было пожелание Гордона. Шофер довольно осклабился.

– Здравствуйте, госпожа, говорят, мы едем отдыхать. Куда держим путь?

– Площадь Лёвёлде, – ответил Гордон.

Цёвек с глубочайшим разочарованием включил передачу и поехал. Он не проронил ни слова, впрочем, как и Кристина, которая забилась в угол машины и наблюдала за движением на дороге. Гордон молча себя проклинал, потому что не попросил Мора перевязать руку, хотя времени и было в обрез. Придется в отеле просить холодной воды.