Будапештский нуар - Вилмош Кондор

В редакции все трудились над составлением отчетов о реорганизации правительства. Перед Гордоном лежала газета «Пештский дневник». Он ее полистал. Ничто не могло продемонстрировать доверие Хорти лучше, чем такое скорое назначение Дарани, который принял решение объединить министерство торговли с министерством промышленности. Вместо Иштвана Винклера новым министром станет Геза Борнемисса. Помимо этого, он заменил министра обороны, и теперь министерством управляет не витязь Йожеф Шомкути, а генерал пехоты Вилмош Рёдер. Ключевые фигуры остались на своих местах, сделал вывод Гордон: министр культуры Балинт Хоман, министр финансов Тихамер Фабини, министр иностранных дел Кальман Каня и, конечно, министр внутренних дел Миклош Козма. Гордон понимал, что это вроде как новость, а вроде и нет. По сути, не важно, кто стоит во главе правительства и кто входит в кабинет. Все равно ничего не изменится. Но газетам нужно как-то существовать, в них должны появляться новости, даже тогда, когда все остается по-старому.

На площади Луизы Блахи Гордон сел на четвертый трамвай и еще раз тщательно изучил заметки Штрассера. На площади Сена он пересел на четырнадцатый трамвай, вышел в начале Итальянской аллеи и свернул на улицу Пашарети. Ему как раз хотелось прогуляться. Почки еще болели, но он чувствовал себя намного лучше, немного подвигаться было не лишним. Одновременно он размышлял, как поступить дальше.

На улице Пашарети почти никого не было. Время от времени на улочках встречались няни с колясками или детьми, а дома элитного района сурово, неприступно и надменно выглядывали из-за густых живых изгородей и высоких оград. В преддверии зимы упавшие листья были сметены в кучу. Перед некоторыми виллами хлопотали садовники. Из труб струился дым. Больше никаких признаков жизни, пожалуй, не было.

Дом номер 48 тоже был окружен изгородью, которая не была достаточно высокой, чтобы скрыть роскошь здания, спрятавшегося за ней. Дом, очевидно, отстроили недавно, не больше десяти лет назад. По обе его стороны начиналась лестница, ведущая на террасу, коврик для ног лежал только у левой двери. Ставни на верхнем этаже были закрыты, балкон пустовал. И никакого движения за тюлевыми занавесками. В саду в ряд выстроились березы, несколько платанов и роскошная, метров пятнадцать в высоту лиственница, с ветвей которой свисали шишки.

Гордон подошел к воротам и позвонил. Через пару минут появилась служанка, замотанная в платок.

– Вы к кому? – недоверчиво спросила она.

– Я из газеты «Эшт», мне нужно поговорить с вашим хозяином, – ответил Гордон таким тоном, в котором чувствовалось, что дело девушки – впустить и не задавать лишних вопросов.

– Прошу прощения, его нет дома. Достопочтенный господин сейчас в конторе, – заявила девушка и, поежившись от холода, сильнее завернулась в платок. Гордон кивнул, так он и думал.

– А достопочтенная госпожа?

– Она дома, прошу покорнейше.

– Тогда чего вы ждете? – Гордон просверлил девушку взглядом. – Доложите, что я пришел.

– Сию минуту, прошу. – Девушка открыла ворота.

Гордон проследовал за ней в дом. В холле его окутало теплом. Он осмотрелся. Что и говорить, дом был обставлен со вкусом, но не выглядел обжитым. Все блестело, все здесь было красивым, элегантным. Гордон передал девушке пальто и шляпу, проследовал в гостиную. Здесь его встретило такое же зрелище. Дорогая, тяжелая мебель, персидские ковры, мебельный гарнитур в стиле бидермайер – Гордону даже показалось, что он подлинный, – хрустальная люстра, ваза фарфоровой мануфактуры Жолнаи, брокатель. Он словно попал в музей или магазин элегантной мебели. Личных вещей не видно, ни единой складки на скатерти, нигде не оставлена книга. Гордон сел в красивое, но далеко не удобное кресло рядом с журнальным столиком. Пепельницы на столе не было. Гордон поправлял повязку на руке, когда дверь открылась и в комнату вошла жена Сёллёши. Это была стройная, высокая женщина в платье до пят, с тонкой талией, прямой спиной, собранными в кичку каштановыми волосами, в которых кое-где проглядывали седые пряди.[23]

– Добрый день, – сдержанно поздоровалась женщина.

– Добрый день, – ответил Гордон и встал.

– Служанка сказала, что вы из газеты.

– Так и есть, – кивнул Гордон, – из «Эшт». Мы пишем статью о ситуации в кофейной промышленности, я хотел бы поговорить с вашим мужем.

Женщина как будто успокоилась. Села на диван, вызвала служанку.

– Хотите кофе? – спросила женщина.

– Спасибо.

– Черный кофе, Анна.

– Сию секунду, госпожа.

– Почему вы не пошли в контору к моему мужу? – посмотрела она на Гордона.

– У меня были дела в этом районе, я подумал, почему бы не заглянуть, вдруг застану его дома. Он руководит крупным концерном, ему, наверное, не обязательно каждый день приходить в контору.

– Мой муж руководит крупным концерном именно потому, что ежедневно к восьми утра приходит в контору и работает, – заявила хозяйка и легким движением поправила волосы. Гордон заметил, что кожа у нее на руках уже обвисла. Несмотря на это, женщина прекрасно держалась. Очевидно, в молодые годы у нее отбоя не было от мужчин. Это и понятно. С такой-то стройной фигурой! Но аристократичная манера держаться и самоуверенный взгляд наверняка отгоняли охотников за приданым, франтов и мужчин с несерьезными намерениями, волочившихся за ней.

– Понятно. И все же я хотел бы задать пару вопросов. Это быстро.

– Я вас слушаю.

– Насколько мне известно, «Арабс» – один из крупнейших импортеров кофе наряду с «Майнл».

– Совершенно верно.

– У компании имеются магазины не только в Пеште, но и в Германии.

– Да.

– В Берлине, Мюнхене, Штутгарте и Бремене.

– В Нюрнберге, – поправила его женщина.

– Да, в Нюрнберге. Значит, у вашего мужа отличные связи.

– Что вы имеете в виду? – Женщина подняла голову.

– Нюрнберг – колыбель национал-социализма. Съезды Гитлера, сентябрьские парады, Нюрнбергские законы.

– К чему вы клоните? – Женщина подвинулась на край дивана.

– Венгерскому промышленнику должно быть нелегко вести дело в цитадели нацистов.

– Мы импортируем кофе, а не фашизм.

– Я этого ни в коем случае не утверждал, – уступил Гордон.

– Мой муж делает очень много для немецкого рынка. Он уже многим пожертвовал. Едва бывает дома, уйму времени проводит в Германии, в первую очередь в Берлине.

Тихо постучав, вошла Анна с серебряным подносом в руках, на котором стоял кофейный сервиз Мейсенской мануфактуры. Она поставила кофе на стол и быстро вышла. Женщина потянулась за кофейником и разлила кофе по чашкам, Гордон тем временем продолжал: