Будапештский нуар - Вилмош Кондор

Мужчина тихо цыкнул на собак, на что они развернулись и сели перед крыльцом.

– Проходите, не бойтесь, они не кусаются.

Гордон недоверчиво посмотрел на собак, затем открыл ворота. Дородный мужчина с усами как у моржа вытер руки о штаны.

– Терез ищете? – спросил он.

– Да, – улыбнулась в ответ Кристина.

– Ищите, потому что ее нет дома. Она уехала в Мишкольц за трудовой книжкой, – сообщил мужчина.

– Вы ее муж?

– Брат. А что вам от нее нужно?

– Мы хотели бы поговорить с ней о бывших хозяевах, – ответил Гордон.

– Как скажете, – пожал плечами мужчина. – Но она вернется только после трех. Не раньше.

– Тогда мы вернемся около трех, – сказал Гордон, взял Кристину за руку и пошел обратно к машине.

– И что теперь? – спросила Кристина.

– Не знаю, – раздраженно ответил Гордон. – Подождем до трех.

– Смотрю, вы не очень рады, что сбежали из города и теперь видите одновременно больше трех деревьев.

Жигмонд отмахнулся и сел в машину. Цёвек быстро собрал колбасу и сел за руль.

– Куда едем?

– Обратно в гостиницу, – сказал Гордон и всю дорогу сидел, молча уставившись в окно.

В гостинице все ожило. Один за другим подъезжали и уезжали автомобили класса люкс, высаживая и забирая гостей. Гордон попросил Цёвека вернуться в половине третьего, затем на стойке спросил у администратора, нельзя ли арендовать у них пишущую машинку.

– Конечно, господин, – ответил администратор. – Вам принесут ее вместе с бумагой в номер.

– Только не говорите, что собрались работать, – посмотрела на него Кристина, когда они зашли в лифт.

– Не то чтобы, – ответил Гордон. – Однако не мешало бы записать все то, что я уже узнал.

– И зачем?

– Чтобы я свел все воедино. В этой истории что-то не вяжется.

– Что?

– Расскажу в номере, – ответил Гордон, потому что лифт остановился на четвертом этаже.

В номере Кристина достала из чемодана фотоаппарат, пару удобных туфель, вязаную шапку, перчатки и теплое пальто.

– Откуда вы знали, что у вас будет время погулять?

– Я не знала, но никогда не помешает взять с собой пару лишних вещей. Не пойдете со мной?

– Нет, – покачал головой Гордон.

Раздался стук. Репортер открыл дверь, забрал у лакея пишущую машинку «ремингтон» и поставил на стол у балконной двери.

– Прежде чем я уйду, скажите мне, что в этой истории не так, – повернулась к нему Кристина.

Гордон установил бумагу в машинку.

– У нас есть торговец – отказавшийся от своей веры еврей, его дочь-христианка влюбляется в сына раввина-хасида, – начал Гордон. – Пока ничего необычного. Затем девушку находят мертвой на улице в сомнительном районе, и выясняется, что она на четвертом месяце беременности. Это уже немного странно, дальше – больше. Меня избивает мужчина со сломанным носом. Зовут его Пойва. Ходят слухи, что он подрабатывает головорезом. Однако нельзя с уверенностью утверждать, что это он убил девушку, которой словно никогда и не существовало, – семья ничего не желает о ней знать. В это я еще могу поверить. Но в то, что ее убийство заказал отец, – нет.

– Вы никогда о таком не слышали?

– Слышал, конечно, Кристина, как не слышать! Но тогда тут что-то не вяжется. Что-то не в порядке. Поэтому я и хочу все записать, чтобы посмотреть, каких звеньев не хватает в этой цепочке, не пропустил ли я чего, не ускользнуло ли что-то от моего внимания.

– Тогда работайте, упорядочивайте мысли, – кивнула Кристина, повесила фотоаппарат на плечо и закрыла за собой дверь.

Сначала Гордон печатал правой рукой очень осторожно, но потом, к своему удивлению, обнаружил, что она болит не так сильно, как он думал. Несмотря на это, он все же старался ее не перенапрягать, и к часу дня, когда Кристина вернулась, он печатал уже исключительно левой рукой.

Кристина положила фотоаппарат на кровать, Гордон жестом показал ей, что скоро закончит. Дописав абзац, он вытащил бумагу из машинки и встал.

– Удалось что-то посмотреть? – спросил он Кристину.

– Да, но я умру с голоду, если мы сейчас же не поедим, даже вы мне такого не пожелаете, – ответила она.

Гордон сунул бумаги во внутренний карман, и они спустились в ресторан.

За обедом Кристина рассказывала Гордону о своей прогулке. Глаза у нее блестели. Она поднялась на смотровую башню Фехеркё, прогулялась по лесу. Склоны были такими крутыми, что путь был в пять раз длиннее, чем если бы она шла по ровной поверхности.

– У меня все болит, – довольно сказала она. – Ноги, плечи, руки.

– По крайней мере, вас это радует, – прокомментировал Гордон. – Вы много фотографировали?

– А как же! Оленей, двух косуль и фазанов, – улыбнулась Кристина.

Она продолжила рассказывать Гордону про лес, охотничьи будки, желто-коричневые листья, тянущиеся в небо ели.

– Вы поняли, что в этой истории не так? – спросила она, отчитавшись.

– Возможно, все так, – ответил Гордон. – Возможно, я просто не хочу верить тому, что говорят факты.

– Вы сами утверждали, что с фактами не поспоришь.

– Так и есть. Но пока у меня еще не все факты. Пора отправляться к служанке.

«Опель» припарковался перед домом. Увидев их, мужчина с большими усами окликнул кого-то в доме. Через пару мгновений на пороге показалась полная женщина. Трудно было сказать, сколько ей лет: может, тридцать, а может, и пятьдесят. Однако когда она заговорила, по голосу стало понятно, что ни то ни другое, а что-то среднее.

– Проходите, проходите в дом, – пригласила она их. Две пули провожали Гордона и Кристину взглядом, пока те не скрылись на кухне. За столом сидели двое детей лет десяти. Терез велела им выйти, а затем приставила к столу два стула.

– Будьте добры, садитесь. В комнату не зайти, мама болеет.

– Надеюсь, ничего серьезного, – сказала Кристина.

– Ей больше восьмидесяти, тут все серьезно, – ответила Терез.

– Нам сказали, что вы чудесно вышиваете. – Девушка взглянула на ослепительно красивую скатерть, постеленную на столе.

– Ну, как умею, – раскраснелась женщина.

– Покажите мне что-нибудь из своей вышивки, – попросила Кристина.

Терез ушла в комнату, а Гордон сначала ерзал на стуле, а потом и вовсе встал, пошел к двери. Он недоверчиво обвел взглядом печь, низкий потолок, резные стулья. Через несколько минут женщина вернулась с парой скатертей и наволочек. Она разложила их на столе, а Кристина полезла в свой ридикюль. Некоторое время она что-то перебирала в сумочке, а потом взглянула на Гордона: