Я живу в этом теле - Юрий Никитин

А я смотрел на Леонида, он ел, похохатывал, что-торассказывал, весело блестя зубами, жестикулировал. Неужели, мелькнула мысль,он… это вот, которое Леонид, тоже… есть? Существует?.. И тоже что-то чувствует,понимает, даже думает?.. Неужели в этом существе тоже есть «я»?..

Не слишком ли много, метнулась смятенная мысль. Я – этопонятно. Я себя чувствую. Его я не чувствую, значит – его нет. Или оноесть, как некий орнамент вокруг моего бытия. Как деталь некого извилистогокоридора моей жизни, моего пути. Я иду, мне кажется, что передо мнойпростор, а на самом деле всюду незримые стены, где камнями служат и люди, ивзгляды, и мои собственные желания, хотения, заблуждения, страхи, надежды.

Я видел, что эти остальные посматривают на меня как-тостранно. Да, держусь как-то иначе, хотя вроде бы уже не инопланетянин… хотя ктознает… но все же теперь я чувствую себя так, словно стою на следующей ступениэволюции, а они остались еще там, в млекопитающих. Пусть даже в приматах.

– Только шампанское, – сказал Леонид со вздохом.Он поднял бокал, рассматривал пузырьки, отчего его глазные яблоки жуткоскосились почти на кончик носа. – Даже от пива начинается. Ну, головатрещит, тяжесть во всем теле…

– У всех тяжесть, – живо возразила Настя. –Это же расслабон! Такой приятственный.

– Приятственный, – буркнул Леонид. – Но когдазадницу не можешь вытащить из глубокого кресла…

Он жаловался и жаловался, а я внезапно подумал: а чем у менялучше? Да, я сильнее, моложе, здоровее. Лучше выгляжу, женщинам нравлюсь. Новсего через несколько лет, пусть даже несколько десятков лет, ведь это такмало! – состарюсь до безобразия, буду ходить с палочкой, забывать своеимя, гадить под себя… а потом и вовсе угасну. Совсем. Меня сожгут или закопают,но это будет уже потом, а еще до этого меня не станет.

Лена как услышала мои мысли или же тень моих мыслей, потомучто от самих мыслей ее бы перекосило, если бы не умерла сразу от ужаса.

– Будет вам расслабон! Вот если та комета в самом делешарахнет…

– В самом деле, – подтвердил Леонид хмуро. –Астрономы еще в Древнем Египте точно предсказывали затмения и движения планет.А сейчас так и вовсе до долей секунды и до миллиметра!

Настенька обернулась ко мне.

– Что-то Егор теперь такой молчаливый!

– Грустит, – поддакнул Леонид.

– О чем?

– Ну, о чем может грустить молодой и здоровый мужчина?

– Фу, какой ты…

Леонид с хитрой усмешкой повернулся ко мне.

– А в самом деле. Как думаешь, есть шансы хоть кому-тоуцелеть в этой всемирной катастрофе? Если закопаться в бункеры, сделать запаседы на сто лет…

– А какая ж это всемирная? – удивиласьЛена. – Всемирная – это когда все вдрызг!

Они с таким смаком рассуждали о столкновении кометы сЗемлей, что у меня волосы зашевелились на затылке. Они ж ничего не понимают!Они по-прежнему чувствуют себя на той земле, что неподвижна, плоская, какбильярдный стол, стоит на трех китах и накрыта надежным хрустальным куполом… нупусть в центре мироздания, а вокруг нее крутится всякая там мелочь вродеСолнца, Луны и звезд… И никакая комета…

И опять не то, мелькнула страшная мысль. Что такоепо-настоящему всемирная катастрофа? Это не удар кометой, не ядерная война, неэкологический хаос или перенаселение! Это не истощение ресурсов. Всего лишьгибель человечества или всей планеты Земля. Мелочь… Всемирная – это когдаумру я. Со мной исчезнет и весь этот мир.

И вообще все.

Когда они ушли, Лена села дозваниваться до Макеевых, есличто не так, то можно и на электричке к дачам, а я побрел в ванную. Снова иззеркала с недоумением уставилось существо, в которое я всажен. Вода бурнохлестала из обоих кранов, я торопливо разделся, ноги мои заученно перенеслименя через уже теплый эмалированный край.

Лежа на дне, сперва чувствовал тяжесть своего тела, потомвода поднялась, я ощутил себя в невесомости, блаженном состоянии, испытанномразве что в доразумности, когда витал вот так же в околоплодных водах…

Горячая вода чуть ли не пропитывала тело насквозь, малейшеедвижение, как пушинку, приподнимало в общем-то грузное тело моегоразумоносителя. Вдруг, когда чувствовал покой и счастье, кольнуло горькое: ноэто все временно! Потом этого никогда не будет. Когда твои обглоданные червямикости будут лежать в земле, уже никогда не ощутишь, как опускаешься в горячуюводу, как нежишься перед тем, как потянуться за увлажняющими и сберегающимишампунями…

Горечь перешла в холод. Страх прокатывался по телу всеучащающимися волнами, словно я превратился в судорожно убегающего червяка. Вомне возникла жажда что-то делать немедленно, ведь я с каждым мгновением старею.

Потом чернота накрыла сознание. Я забарахтался, водавыплеснулась через край, я услышал ее плеск по кафелю, а порог низкий, еслиперетечет, то сквозь щели попадет к соседу внизу… Чернота медленно, оченьнехотя отступила.

Я свесил голову над краем, пустяки, вылилось не так уж имного, но теперь я торопливо ловил взглядом плитки, считал их прямо и подиагонали, множил, высчитывал, сколько пошло на стену, сколько под раковиной… ихолод начал медленно истаивать, только внутри все же осталось странное чувствопотери.

Так же торопливо я намыливался, терся щеткой, а передмысленным взором прокручивал формулы завитков газа, дорогу в булочную… нет,лучше к стадиону, лица Насти и Леонида, а когда споласкивался и наспехрастирался полотенцем, уже прислушивался к работающему телевизору, голосу Лены,она напевала что-то вместе с группой «Квин».

Потом снова звонок, я услышал ее звонкий голосок:

– Точно?.. Уже?.. Пригнал?.. Ну, наконец-то… Многосодрали?.. Грабители… Это они нарочно такие термины придумывают, чтобы головузаморочить… Хорошо, я буду там в шесть. Да ничего, я всегда просыпаюсь рано.Ладно, до завтра!

Когда я появился, уже сухой и чистый, но пустой внутри, онасидела в позе школьницы перед телевизором. Увидев меня, оживилась:

– О, какой чистенький!.. Все, машина уже вышла из этогочертова сервиса. Как новенькая, хотя обошлось это… Так что недельку-две я небуду вылезать с дачи. Если что нужно будет, звони туда.

Я покосился в темное окно:

– Ого, уже скоро ночь. Оставайся до утра. Отсюда кМакеевым ближе.

Она взглянула как-то нерешительно, в голосе было колебание:

– Да как-то…

– Ерунда, – сказал я искренне. – Им к тебекрюк через весь город, это полтора часа на машине! А утром время дорого. А комне не больше десяти минут!

Она снова долго думала, поглядывая на меня, наконец еебровки поднялись.