Селянин - Altupi

кухню, отрезал кусок краковской колбасы, прихватил кусок батона и бутылку пива и с этим набором отправился на улицу курить. Напоённая дождём природа благоухала. На небо словно плеснули новую банку голубой краски, трава, деревья и Пашкина «Тойота» отчистились от пыли. Под ними, правда, земля хлюпала, а на дороге стояли мутные жёлто-коричневые лужи. На поверхность повыползали длинные дождевые червяки. Над цветами порхали бабочки. Воздух был свеж и тёпел. Деревня жила. Однако город был милее.

Жуя колбасу, запивая пивом, Кирилл прошёлся по двору. Дождь и здесь сотворил несколько чудес. Например, почти смыл зловонные рвотные массы и фекалии. Но сортир не починил. На штаны и кроссовки в тазу стало жалко смотреть, вещи скорее всего испортились окончательно, придётся выкинуть. Зато драгоценная конопля хранилась в целости и сухости в сарае, ещё одна часть её в измельчённом виде перекочевала в целлофановые пакеты. Пашка приедет и обрадуется, похвалит. Хотя плевать на его похвалы, конечно.

Кирилл доел колбасу, корку хлеба выкинул под смородиновый куст, облизал пальцы и вытер их о валявшуюся на скамейке у колодца замызганную тряпку, некогда бывшую чьей-то рубахой — может, Пашкиного отца или деда. Потом перевернул носком таз с одеждой. Грязная вода волной выплеснулась на и без того сырую землю, кроссовки, трусы и штаны плюхнулись в грязную лужу вперемешку с кусочками дерьма.

— Фу-у, — скосоротился Кирилл и, забрав пиво, ушёл, пока его снова не вырвало. Пусть вещи обветрят, подсохнут, тогда и… Нет, он не знал, как скоро сможет до них дотронуться, лучше сразу в мусорку.

От пива головная боль прошла. Кирилл походил по двору, греясь на не очень в общем-то жарком солнце и раздумывая, чем бы заняться. Сгонять бы на речку, да погода для купания не очень, и вода после ливня, должно быть, грязная и холодная. Готовить жратву — он и так наелся. Воды наносить — лень, не царское это дело, обходится пока одним вчерашним ведром. Плавок вот чистых почти не осталось, сегодня надеть и хана. Когда ехал сюда, ворох белья не брал, всерьез думал — постирает, что тут такого, неужели взрослый пацан не справится со стиркой своих шмоток? А сейчас… как-то стирать… это опять воду надо набирать, греть кипятильником, порошок ещё где-то добыть. Потом, вечером.

И опять, как-то само собой, за глотком пива подумалось про Егора. Ему ведь наверняка приходится стирать за всеми, а стиральную машину-автомат без водопровода не установишь. Кирилл не представлял, как в старинные времена женщины обходились без этого девайса. У его матери ещё лет пятнадцать назад была обычная машина, правда блатная, с центрифугой — в одном отделении белье в воде полощется, а в другом на бешеной скорости отжимается. Он тогда совсем мальцом был, любил наблюдать за процессом, а мать всегда из ванной выгоняла.

Откуда-то из глубин памяти всплыло название — стиральная машина активаторного типа, но ностальгическое слюнопускание прервала еле различимая мелодия смартфона, лежавшего на подоконнике возле дивана. Почти опустевшая банка с жестяным звоном полетела к забору, а Кирилл взбежал на веранду, оттуда, скидывая шлёпки, понёсся в горницу. Смарт ещё пиликал, выдавал минусовку прошлогодней популярной песни Тимати. Звонил, конечно, Пашка — вот кто по-настоящему переживает за общее дело. Что ему опять, блять, понадобилось? Приезжал бы, да ебался здесь сам.

Кирилл вздохнул и приложил мобильник к уху.

— Пахан… Привет.

— Здорово, Кир. Как ты там, живой?

— Да вроде как, — Калякин двумя пальцами помассировал переносицу.

— Ничего не натворил? — вкрадчиво продолжил допытываться Машнов.

— За кого ты меня принимаешь?

— За тебя, Киря, за тебя родимого. Слушай, как там с нашим…? Всё собрал?

Кирилл сел на диван, уставился в так и не выключенный телевизор. По экрану, по лицу ведущей новостей, тощей, как вяленая вобла, зигзагами ползла муха. Сказать было нечего.

— Понимаешь, Паш… Тут, короче, дождяра лил всю ночь, куда идти-то? Не ходил сегодня, в общем.

— Ну… — Пашка злился, пыхтел. — Сегодня не ходил, а вчера-то…? Ты сколько раз без меня должен был сходить, раз пять-шесть?

— Сходил, — поджимая губы, соврал Калякин. Муха всё ползла и ползла, иногда останавливалась, тёрла лапкой об лапку. Картинки в телеке сменялись.

— Много там осталось?

— Мало. На пару раз.

— А, ну тогда без проблем, — Пашка повеселел, мысленно потирал руки. — Клёво. Не так уж и долго это получилось. На месяц же рассчитывали. Сохнет?

— Не сомневайся. Что высохло, я в пакеты собрал. Всё норм, не ссы, я тут тоже не просто так штаны протираю.

— Да ты молодчина, чувак! Такими темпами мы быстрее дельце провернём и разбогатеем. Оторвёмся! А-аа, ништяк!

— Как вернёмся домой, тёлку мне должен будешь!

— Да хоть дюжину тёлок, чувак! По тёлке за каждый прожитый в Островке день!

— Замётано! Попробуй только не выполни…

— Обижаешь, бро. Кстати, я завтра приезжаю. Отделался от родаков. Встретишь с восьмичасового автобуса… это где-то в половину десятого получается.

— Звякнешь. И заедь к моим, возьми штаны какие-нибудь и кроссовки.

— Зачем?

— Стирать неохота, — уклонился Кирилл.

— А.

Они поболтали ещё несколько часов об общих знакомых, которых за эти три дня встретил Пашка, но он в основном, наказанный, сидел в четырех стенах и, когда не помогал с ремонтом, пялился в монитор. Приятели, естественно, интересовались, куда пропали их собутыльники, но Паша умело их отшивал, плетя с три короба про экспедицию на северный полюс.

Насмеявшись вдоволь, они распрощались. Кирилла тут же накрыла раздражающая досада. Он взмахнул рукой, сгоняя муху с экрана. Машнов приезжает завтра, а конопля все ещё на корню. Нуденья будет, что хоть на стенку лезь. Ну ничего, время подчистить своё враньё есть, надо только поднять зад с дивана, а это всегда было самым сложным, если речь шла о труде или учёбе.

21

В семь часов вечера Кирилл взял Пашкин походный рюкзак и запихнул туда два мешка под зелень. К этому моменту он себя героически настраивал на работу — поход через кладбище и овраги по высокой траве, ударный сбор урожая и возвращение назад с объёмной ношей за спиной. По идее, два туго набитых мешка нести будет неудобно, но, по предварительным подсчётам, по одному выйдет ходок десять. Душа противилась такому насилию над телом. Тело вообще хотело остаться дома и потягивать пиво. Шевелиться подстёгивала мысль о деньгах. К ней подключалось дикое нежелание слушать Пашкины упрёки.

На совесть давила ещё одна вещь, тщательно заглушаемая высокомерным характером — равнение на вечно пребывающего в движении Егора. За сегодня он съездил в город, после прошёлся по бабкам, разнося продукты и почту, наколол пять тачек дров для банкирши, подмёл ей двор, очистил от сбитых