Селянин - Altupi

и, раз хищник пока не нападал, не предпринимал ответных оборонительных мер. Егор просто молчал. Естественно, он всей душой жаждал, чтобы опасный гость ушёл, но опять действовал как с террористом или сумасшедшим — без резких движений.

И да, взгляд быстро упёрся в пол.

Кирилл почувствовал, что Рахманов полностью в его власти: сделает что угодно, лишь бы мать не пострадала.

— Егорушка? — встревоженно позвала мать.

Кирилл, не прощаясь с ней, пошёл к выходу. Егор отступил, освобождая ему дорогу.

— Выйдем? — спросил Кирилл и свернул из прихожей на веранду.

— Сейчас, мам, — услышал он позади успокаивающий женщину голос, и Егор вышел за ним.

Во дворе духота ощущалась меньше, чем в низком бревенчатом доме. Дул какой-никакой ветерок, хоть от земли шёл жар. На небе собирались синие тучки, парило.

Калякин встал у забора, повернулся к оставшемуся на порожках Рахманову.

— Спасибо, что мобилу принёс.

— Не хотел, чтобы меня обвинили в воровстве и поставили на счётчик, — твёрдо пояснил Егор. Когда опасность для матери исчезла, он стал смелее, не опускал удивительных, ни на чьи не похожих глаз. Верил, что под защитой своей правды, как под зонтом во время дождя.

— Правильно мыслишь. Про вчерашнее никому не вякни, а то последствия… сам знаешь.

— Мне нет до тебя дела, абсолютно.

— Припух, дерзить мне? — припугнул Кирилл, но беззлобно, решил поучить: — Живёшь в дерьме, а возбухаешь перед городскими пацанами…

— Где ты дерьмо-то видел?

— Да везде! — Калякин поддел носком шлёпанца куриную какашку, пнул от себя подальше, в траву. — И недели здесь не пробыл, а дерьмом сыт по горло. И, между прочим, корова твоя начала!

— А может, ты просто дерьмовый человек, поэтому дерьмо к тебе так и липнет?

Калякин сжал кулаки, шагнул вперёд, но остановился, опустил руки — Егор был слишком невозмутим, слишком смиренно принимал свою участь под защитным колпаком своей правды. Наверно, с таким убеждённым видом первые христиане принимали мученическую смерть на кресте во имя веры: умереть, но не отречься, не поддаться гонителям. Сильные духом люди.

Кирилл вдруг понял, что преклоняется перед Егором.

— У тебя хорошая мать, — отведя глаза, сказал он невпопад и ушёл. Выходя на дорогу слышал, как скрипнула закрываемая дверь веранды.

Бабки по-прежнему находились на улице, но переместились дальше от его дома и ближе к церковным развалинам. Они засекли его и что-то обсуждали, показывая на него клюками, невысоко приподнимая их от земли. Кирилл прошёл прямо к дому, к стоящей перед ним «Тойоте», ничего не видя и не слыша. Его потрясла сегодняшняя встреча с матерью Егора и собственное открытие — об отношении к Егору.

Странно, но даже в собственных мыслях он не называл его больше пидором. Это обидное слово никак не вязалось с твёрдым характером селянина. А характер несомненно у него был твёрдым, хотя зачем-то он себя показывал бесхребетным молчуном. Только сильный человек может забить на свою жизнь и посвятить себя уходу за тяжело больной матерью. Кирилл считал себя крутым, самым умным, а теперь не знал, как бы поступил на его месте, окажись перед выбором — личная жизнь или сыновний долг. Скорее всего, струсил бы, спасовал, нашёл бы денег, нанял бы сиделок, а сам бы отделывался редкими визитами и дорогими подарками.

Кирилл сходил на веранду за пачкой сигарет и закурил, глядя в никуда. Всё внешнее перестало существовать, концентрируясь на внутреннем лихорадочном возбуждении.

А матери? Какие разные у них матери! Галина Рахманова, по двору Посохина, с такой искренней любовью говорила о своём сыне, так ласково называла его Егорушкой, что… Что Кирилл завидовал. Его мать была женщиной образованной и вращалась в высоких кругах, но от неё веяло отчуждением. Воспитание ограничивалось чистыми рубашками и носками, новомодными игрушками и гаджетами, поучениями из оперы, как должен вести себя сын депутата. И никаких объятий, поцелуев на ночь, тёплых взглядов. Она любила его, конечно, желала добра и всячески указывала на это — приказным тоном, будто попрекала.

Даже в Пашкиной семье с его деревенскими матерью и бабкой было больше теплоты. Кирилл всегда смеялся над этим сюсюканьем. Нет, получается, он завидовал, а за злобными насмешками прятал жгучую обиду.

Посасывая горячий фильтр сигареты, Кирилл признавал неутешительные факты: именно недолюбленность в детстве является причиной его поведения, действительно быдлячного, как тогда заметил Егор. Если бы в их благополучной с виду семье царили любовь, взаимопонимание, тесный невербальный контакт, тогда бы… Сложно сказать, что вышло тогда бы, но уж точно лучше, чем сейчас.

А Егор Рахманов достоин уважения.

Кирилл не знал, как ещё назвать то чувство, которое у него вызывал Егор. И то волнение в груди, возникавшее при взгляде в его бездонные серьёзные карие глаза. Кирилл сейчас вообще ничего не знал и мало что понимал. Всё смешалось, как в доме Облонских. Только сильнее.

Грязь

19

Шёл дождь. Холодный хмурый ливень. Упругие струи шумно били в стекло и стекали вниз крупными каплями. Всё было серым и однообразным, словно размытая картинка в чёрно-белом телевизоре, и этой постылой унылостью погода напоминала октябрьскую.

Дом тоже выстудился. Проснувшийся по звонку Кирилл сидел на кровати, укрываясь одеялом, и таращился в окно на мокрые дорожки и всё новые и новые потоки воды. Он не выспался. Глаза открыл, но мозг функционировал ещё со скрипом, ничего не соображал. Организм пытался улечься снова, подъём в пять утра был для него непомерной нагрузкой, к тому же дождь убаюкивал.

Разверзлись хляби небесные и надолго. Кирилл подумал об этом с облегчением. Скользнул взглядом по пузырящимся лужам в выбоинах на дороге и по траве, залитой водой, будто рисовые поля. Зевнул и лёг обратно, прикемарил под монотонный шум дождя. Конопля подождёт, в такую погоду по оврагам и буеракам до делянки всё равно не дойдёшь, завязнешь, вываляешься в грязи. А если дойдёшь — простудишься и сляжешь. Пусть альтруизмом страдает кто-нибудь другой. Егор Рахманов, например.

Нет, Егора он трогать не хотел.

И чокнутым пидором язык не поворачивался назвать. Конечно, Егор целый день крутится, косит, пилит, пасёт, доит — у него есть в этом необходимость, но, если бы и не было, он вряд ли сидел бы на попе ровно. Да-да, он из той породы людей, которые считают лень постыдной, тихо и честно трудятся, пока другие шастают по клубам, бухают и греют задницы на море. Чтобы заработать на лекарства и памперсы матери, ему даже приходится трахать старую, совершенно не возбуждающую его бабу. С каким лицом он это