Селянин - Altupi

— Не бухтю, блять! Пару дней тут повозиться придётся. Но зато, может, замолкнут и не поедут проверять, чем мы в Островке занимаемся. Так ты ходил?

— Конечно, ходил! За кого ты меня принимаешь?!

— Вчера и сегодня?

Вот недоверчивый, блять!

— Конечно!

— Угу… Много… много там осталось?

— Раза на три, — врал и не краснел Кирилл.

— Ну ты дособерёшь? Извини, что так получилось, но такие дела, приятель…

— Да не, не, забей — справлюсь, — по мнению Калякина, он говорил убедительно. И Пашка повёлся.

— Я на это и надеялся, чувак, — он дружелюбно усмехнулся. — А вот ещё что… Как там наша прежняя трава, превращается в сено?

— А? — Кирилл глянул в сторону сарая, где томилось «сено». — Да. Ага, превращается.

— Не забыл вынести сушиться? Погода вроде хорошая.

— Не забыл.

— Молодец… Ты там смотри, вороши, чтобы отличный корм скоту получился, а если уже дошло до кондиции, убирай под крышу, меня не жди.

Шпионская шифровка Пашки вызывала раздражение, но, как кто-то говорил, лучше перебдеть, чем недобдеть. Работать не хотелось, но пообещать Кирилл был согласен, что угодно, лишь бы отстали.

— Хорошо, хорошо, — он сжал переносицу пальцами, зажмурил глаза, словно чувствовал в них резь. — Хорошо, я посмотрю, что смогу сделать.

— Ну тогда давай, звякни что там да как.

— Ага, хорошо, — Калякин был рад, что от него отстали и что его обман не вскрылся. К тому же появилось время убрать за собой во дворе. Лень, бесспорно, пересиливала, но насмешек с Пашкиной стороны он хотел избежать.

Позагорав ещё минут десять на солнышке, совсем заеденный мухами, Кирилл встал и пошёл домой.

Одевшись в сменную футболку и шорты, покурив, он приступил к ликвидации улик на месте преступления. Нашёл в сарае лопату и ржавые грабли, стал скрести засохшее дерьмо перед туалетом. Правда, очень скоро ему это наскучило, а главное, дошло, каким долбоёбом он является — сортир оставался развороченным, будто в него шандарахнуло пушечным ядром крупного калибра.

Желание что-то делать сразу пропало: ремонтировать эту парашу он не будет, значит, и по херу, что придётся с Машновым объясняться. Паша ему ещё сам за этот инцидент заплатит — его дом, он и виноват.

Кирилл вымыл руки, обтёр их об шорты, прислушиваясь к звукам деревни. Надо было чем-то заниматься дальше, скоротать время до вечера, выполнить какие-то обязанности — коноплю просушить, перекус приготовить, мусор сжечь. Что-нибудь полезное. Но кроме лени, на душе лежала какая-то непонятная тяжесть. Совсем неизвестная, будто и не было никогда у него такого тревожного томления. Да, без Пашки хреново. Дурак, радовался, что побудет один без вечно что-то рассказывающего, травящего байку, суетящегося, словно у него шило в жопу засунуто, Пашки, а оказалось невыносимо переносить тишину и вот так, одному, лазить целый день, как неприкаянному.

Кирилл бросил инструменты, не отходя от кассы, и вышел на улицу. Там не увидел ничего особенного — в полуденный зной деревня вымерла. Все дома стояли будто оплавленные знойным светло-голубым небом, листва пожухла, куры еле дрыгали лапами в пыли. Ни собак, ни людей. Скачки температуры — то в холод, то в зной — не давали природе адаптироваться.

Надавив на своё чувство ответственности, которым пользовался очень редко, Кирилл вернулся во двор и приступил к выгрузке конопли на раскалённую крышу. В основном стебли были уже совсем сухими, ломались в пальцах, выкладывать их на солнце было нельзя.

Кирилл сходил за пакетом и, разложив «сено» на куске вытащенной из сарая пыльной тонкой фанеры в тени яблони, принялся деловито отрывать по коричневому скрученному листу и запихивать в целлофан. Как правильно заготавливать травку он не знал — это Пашка у них был мастер, прошерстил сайты и книги, а Кирилл себя подобной фигнёй не утруждал. Они ведь не рассчитывали, что Пашу вытянут в город. Но Калякин особо не парился — трава она и есть трава, лишь бы не сопрела.

Он никуда не спешил, потому что весь день был в его распоряжении. Монотонные действия напоминали расшелушивание стручков гороха: оторвал от стебля, раскрыл, горошины съел, а кожуру отправил в пакет, чтобы не сорить ею. Тут же вкусная часть процесса отсутствовала, но Кирилл всё равно её представлял, чтобы отвлечься от дурацкого томления в груди — оно уже физически мешало.

После четвертого пакета зудеть стало не только в груди, но и в мозгу. Кирилл встал, отряхнулся и решительно направился туда, куда гнало доставшее его томление — к Рахманову.

На улице произошли изменения: возле ворот коттеджа стоял «Опель» банкирши, и на лавке у хаты бабы Липы сидели она сама и ещё какая-та старуха, тоже с клюкой. Они мгновенно вытянули тощие шеи в сторону вышедшего из дома их уехавшей в город соседки молодого парня, пытаясь расслеповать на значительном расстоянии кто это.

Кирилл отвернулся от бабок и зашагал в противоположный от них край деревни. Шлёпанцы звучно шлёпали по голым пяткам. Пот выступил на лбу и под мышками.

— Иди-иди, Яхорка дома…

Калякин, не останавливаясь, повернул голову на знакомый говор. Обе старые кошёлки, опираясь на клюки, стояли посреди дороги, смотрели на него, стопроцентно обсуждая его перед этим. Две любопытные карги.

Кирилл ничего им не ответил. Он и так шёл, и цель была близка. Зачем шёл — был другой вопрос, которому Кирилл затруднялся найти внятное объяснение. Чтобы хоть с кем-то перекинуться парой слов, пока не завыл от одиночества. Чтобы пригрозить держать язык за зубами насчёт вчерашнего происшествия. Зачем же ещё?

Чувствуя спиной взгляды досужих бабок, Калякин сошёл с дороги на придомовую территорию и двинулся прямо во двор. Здесь он чувствовал себя своим, распоряжался по-хозяйски. На прежнем месте между крыльцом и воротами стоял мотоцикл, рядом с ним ходила наседка с цыплятами — курица разгребала ногами землю, уча мелких искать червяков, кудахтала им. Чурбак, на котором кололи дрова, стоял возле забора, в него был воткнул топор. Двор был подметён и опрятен. Сам Рахманов куда-то запропастился.

Загремела цепью и вышла из конуры собака. Но не загавкала, лишь потрясла головой, словно от воды отрёхивалась, и ткнулась мордой в выцветшую пластмассовую миску, заработала языком.

Кирилл прошёлся до калитки во внутренний двор, но и там было тихо, даже мычания и хрюканья не было слышно, куры, правда ходили. А корова, верно, находилась сейчас на пастбище.

Вернувшись к уличной калитке, Кирилл остановился, размышляя, что дальше делать. Его обуревала досада, ведь он надеялся утолить внутренний зуд, потешившись над пидором. Вдруг он услышал звуки из дома. Конечно — Рахманов дома! Привыкнув видеть его всегда во дворе, почему-то совсем забыл про дом! Люди и проводят большую часть