Очень личная история. Опыт преодоления - Оксана Евгеньевна Даровская

мамы, участницы проекта, интересовались, вышла ли книга. Я не знала, что им отвечать. Несколько раз в течение года возникал порыв написать Михаилу Афанасьевичу Бондареву, объяснить что-то – сама не знаю что. Возможно, это было стремлением не столько оправдываться за задержку публикации, сколько подсознательным желанием почувствовать его мужское плечо. Но необъяснимая надежда, что выход будет найден, всякий раз останавливала меня от этого действия.

И снова возник его величество случай. С 28 ноября по 2 декабря в ЦДХ проводилась ежегодная выставка «Нон-фикшн – 2018», на которую мы с подругой решили пойти. Бродили от стенда к стенду, изучая новинки, как вдруг подругу кто-то окликнул. Это была её бывшая коллега. Они не виделись сколько-то лет, искренне обрадовались друг другу. Мы остановились, разговорились. Оказалось, что теперь она работает в крупной полиграфической компании, компания сотрудничает со многими издательствами. «А что вы? Чем занимаетесь в тандеме?» – поинтересовалась коллега подруги. Мы лишь обмолвились о нашем нереализованном проекте, ни на что при этом не рассчитывая. Реакция последовала незамедлительно. «Знаете, ведь это и моя личная история. Двадцать лет назад мой старший сын перенёс лейкоз. Мы лечились в 14-м отделении Морозовской, спасшие нас тогда врачи до сих пор там работают, каждый год я с ними созваниваюсь. Постараюсь поговорить с издательствами, найти нужные слова, убедить, что книга необходима».

Таким образом, второй этаж ЦДХ, гудящий толпой книжных фанатов, где ничего не стоило бы нам разминуться, стал территорией спасения для книги.

* * *

30 января 2019 года я переступаю порог другой территории спасения – вхожу в новое здание Морозовской больницы. (Воплотилось желание, рождённое ещё при посещении Марка.)

Перед кабинетом заведующего отделением онкологии и гематологии Морозовской больницы, главного внештатного детского специалиста-гематолога Москвы Константина Леонидовича Кондратчика висит на стене посвящение в красивой раме:

Я не знаю, с чего мне начать,

Как сказать вам большое спасибо,

Вам, врачам, что ночами привыкли не спать —

Жить, работая без перерыва.

Вы такие же люди, как мы,

Те же мысли и те же желанья,

Вы в спасенье детишек нашли

Благородное ваше призванье.

Мы с огромной к вам верой идём,

Ждём анализы с сильной надеждой,

Убеждаем себя: вот чуть-чуть,

И пойдёт наша жизнь как и прежде.

И мы верим, что сможете вы,

Несмотря ни на что в целом свете,

Победить эту злую болезнь,

Подарить в жизнь билет нашим детям.

Вы врачи, ваш противник лейкоз,

Сильный враг, он проворный и подлый.

Вам бывает обидно до слёз,

Этот враг стал для вас уже кровным.

Мы ж родители, наша судьба —

Лишь молиться на вас молчаливо,

Говоря вам за наших детей

Лишь одно только слово – спасибо.

От семьи Чернушевичей с любовью

Отделение переехало в новый корпус совсем недавно, но кабинет Константина Леонидовича отличается абсолютным отсутствием лоска и пафоса. Пока мы разговариваем, к нему поминутно заходят сотрудники: что-то уточнить, спросить, подписать.

– Константин Леонидович, как вы пришли именно в детскую онкологию? Уверена, выбрать такую специальность и работать в ней столько лет могут люди исключительной выдержки.

– Пришёл, в общем-то, случайно, – признаётся Константин Леонидович, – потому что учителя попались хорошие и первые дети, которые были. Закончил Второй мед, тогда педиатрический факультет был только там. К сожалению, в те годы, когда я сюда пришёл, – это были 80-е – выживаемость у детей при лейкозах была очень низкая. Заведующей отделением была тогда Александра Александровна Мазо, Евгения Александровна Морозова здесь работала, Александр Григорьевич Румянцев, сейчас академик РАН, главный детский гематолог Минздрава РФ, директор ФНКЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии Димы Рогачёва, тоже тогда в отделении Морозовской работал. Это, конечно, плеяда корифеев. Все они в разное время преподавали в моей альма-матер. Вот пришёл в отделение и остался. Потом восемь лет сам преподавал во Втором меде всю гематологию, в том числе лейкозы; понятия «онкогематология» в те годы ещё не было.

– Константин Леонидович, напрашивается вопрос, как изменилась картина лечения детских лейкозов с тех пор?

– Перемены произошли колоссальные. Ремиссия наступает у 95 процентов детей, а выживаемость в среднем 88 процентов, это я говорю только о лимфобластном лейкозе. При других формах лейкозов (более тяжёлых, например миелоидном) выход в ремиссию у 90 процентов пациентов, а выживаемость 79 процентов.

– Если откровенно, современные методики лечения в основном заимствованы у западных коллег-врачей? Или наши специалисты к этому тоже руку приложили?

– Тут очень важен технологический процесс, который должен грамотно внедряться. Дифференцированный подход к каждому пациенту, подбор индивидуальных доз химиотерапии и лучевой терапии. Потому что базовые препараты в основном не изменились. Конечно, в последние годы были добавлены новые, но основные группы препаратов практически те же. Вот когда возникают сложности в лечении, рецидивы, тогда уже вводятся дополнительные новые препараты. А основных протоколов лечения сегодня два: отечественный и немецкий. Но и отечественный – он всё равно совместный: Москва – Берлин. МБ-2015 базовый, введённый в ноябре 2014 года. Он в основе своей тот же, что и 95-й, хотя несколько модифицированный. Группы риска поменялись, где-то пожёстче нужно лечить, определённая коррекция идёт постоянно.

– Что сейчас происходит с производством онкопрепаратов у нас?

– В этом вопросе можно запутаться и потеряться. Вот израильские заводы «Тева», которые сейчас в большинстве своём находятся в России, потихоньку выдавливают наши компании, например «Верофарм». В целом, конечно, выпускаемые у нас препараты должны меняться, потому что, мягко говоря, они не устраивают. Хотя в Кировской области есть завод «Омутнинская научная опытно-промышленная база» по производству дактиномицина, L-аспирагиназы, которую они сами же сделали. И знаете, фармакологи говорят: это фантастический препарат! Причём там работают только наши, российские, специалисты. Но встаёт вопрос конкуренции, которая существовала и существовать будет. Компания частная, они там непонятную позицию заняли, договориться не могут, не продают ни завод, ни технологию. В компанию нужно вкладывать немалые финансы, с деньгами у владельца, видимо, не очень. Вот производство и тормозится. Я говорю это со слов других людей и доподлинно не знаю, достоверна информация или нет.

– Очень жаль, что у нас никто никогда ни с кем не может договориться. Иначе страна жила бы по-другому. А сколько детей обычно лежат в отделении?

– В 2017-м детей в отделении лежало 131, а в 2018-м уже 179. Численность пациентов возросла на 30