Кроманьонец - Валерий Красников

– Йо-хо! Хэй!

В какой-то момент шум утих. Из-за чумов вышли обнажённые молодые девы с венками на голове и охапками травы в руках. Их бронзовые тела блестели в свете костров, и хотя они были из племени чужаков, но татуировок на них я не увидел.

Зазвучал барабан. Не Яххе. Тот глухо бухал, а этот – звонко. Девушки, пританцовывая, двигались от костра к костру и раздавали из охапки прутики Зубрам, своим соплеменникам и Рыбам. Когда они подошли к нашему костру, я почувствовал слабость в коленях. Пришлось опереться на руку Тиби. На голове юных дев были надеты венки из розовых вьюнков и колосков. Мне тут же вспомнилось, как я волком лежал среди них и даже попробовал один на вкус.

Одна из девушек вручила мне колосок. Маленькие зёрнышки соцветия были не больше спичечной головки, рыжие усики, напротив, очень длинными. Я залюбовался большими тёмными глазами красавицы, то поглядывающей на меня с интересом, то прячущей взгляд под пушистыми ресницами. Когда она ушла, я механически отломил зёрнышко и, очистив его от плевел, сунул в рот. Несомненно, я держал в руках колосок пшеницы. Вкус был похожим.

Не знаю, чем больше я был потрясён. Пониманием, что события ночи, проведённой в волчьей шкуре, оказались реальностью, перспективами когда-нибудь отведать лепёшку или красотой юной девушки. Ещё меня тревожило, чем всё-таки окончился мой прыжок на чужака. Но недолго.

Ночевал я действительно не один, и Тиби помогла на время избавить мою голову от тревожных мыслей.

* * *

Из леса, с полян тянуло грибной сыростью. Шелестом дубов, затлевшими кое-где желтизной листьями уже разжигала свои холодные костры осень. Всё чаще моросили холодные дожди, по утрам и вечерами ползли в степь клочья тумана.

Зубры откочевали за стадом. Чужаки освободили от травы и выжгли огромное поле – гектаров на десять-пятнадцать, огородили его плетнём. Работали они от зари до первых звёзд.

Метрах в ста от реки они отстроили посёлок. Под жёлтыми крышами стоят аккуратные домики «хоббитов», такое название для них я придумал. По моим представлениям, именно такие и строили для себя представители мифического народца. А рядом чужаки вырыли глубокие ямы и обмазали их стены глиной. Наверное, чтобы хранить там зерно…

Отношения с соседями у меня не задались. Не нравились им мои волки. Хоть и отдал я Тоххе серых волчат, но Муськи и Пальмы за глаза хватило, чтобы почувствовать неприязнь почти от всех из племени земледельцев. Называли они себя просто Люди. Их речь была понятной, но отличалась от нашей певучестью. Говорили они медленно, иногда растягивая некоторые слова, те, где после согласной шло «е». «Не-ебо, ре-ека, ле-ес…»

Я как-то спросил у Тоя, что он думает о соседстве с Людьми? Вожак ответил:

– Других женщин получим, своих отдадим, поможем мы, и нам помогать будут. Санг обещал, что их трава накормит и Рыб, будет от неё польза. Хорошо…

Оспорить его мнение, конечно, трудно. Но он, наверное, не замечал, что чужаки общались с соплеменниками только тогда, когда им что-нибудь было нужно. Жили сами по себе. А как по мне, то относились к нам с высокомерием. Только с Утаре-Голубкой, девушкой, что подарила мне колосок, я общался душевно. Голубкой назвал её я. В будущем я прожил в Таджикистане пять лет и понимал язык. Услышал её имя, и в голове всплыло – кабутаре, то есть – голубка на таджикском. А имя вождя чужаков один в один переводилось – камень. Далеко Таджикистан от Венгрии, может, случайно совпало…

Дня через два после праздника первого поля я вечером спустился к реке. Увидел её сидящей на бережку. Возможна ли любовь с первого взгляда? Не знаю, но сердце тогда забилось, и, с чего разговор начать, я не знал. Присел рядом и молчал. Услышал тихое:

– Я Утаре…

Я так же тихо ответил:

– Лоло…

Она положила свою ладонь на мою кисть.

– Ты славный и смелый. С волками дружишь. Научишь меня?

Я кивнул, не веря, что всё так хорошо складывается. Спросил о татуировке на её запястье – там по кругу шёл ряд красных уголков.

– Мне пятнадцать. И каждый урожай отмечен здесь, – указала она пальчиком на уголки.

– А ваши мужчины? Они покрыты знаками по всему телу, что это значит?

– Любое событие остаётся с ними на всю жизнь. Чем их больше, тем лучше…

От Утаре я узнал, что в ту ночь, когда я «обернулся» волком, в степи, где племя собирало урожай дикой пшеницы, на Дарахта под утро напало что-то странное. Он не смог объяснить, описать то, что видел, но такие следы на груди и руках обычно оставляли голодные волки, время от времени нападавшие на одиноких путников в тех краях, откуда пришли её соплеменники.

Так я получил ответ на вопрос, задать который не сумел Яххе: был ли я волком на самом деле, или мне всё привиделось? Теперь понятен гнев шамана и его нежелание продолжать обучение.

Попрощалась осень с деньками бабьего лета, тёплыми, томящими пряно-горьким жарком осушенных трав, и вдруг поникла ненастьем. Захлестало с беспросветно хмурого неба. Из леса, как из бочки, запахло квасным духом преющей листвы.

Встречи с Утаре прекратились. Чужаки почти всё время проводили под крышами своих домиков. И я коротал дождливые дни у очага, мастеря новый лук. Давно хотел сделать такой же или даже лучше, чем у Зубров.

Первый снег выпал ночью. А утром над заснеженной степью и лесами раскрылись глубины студёной синевы. Той засобирался к Зубрам на Большую охоту. Я тоже ждал первого снега, хотел отправиться с ним. Снова пережить незабываемые эмоции, когда бурным потоком стадо зубров проносится мимо, азарт и ликование, понятные только охотникам. Но, узнав, что Люди, все мужчины племени, тоже пойдут, решил остаться.

Работая в сумраке землянки, я мечтал об Утаре, видел её образ, жил чувствами к ней. Не тосковал и не безумствовал, благодарил жизнь: она подарила мне нечто божественное, и я не мешал творившемуся в душе. Мужчину от мальчишки отличает присутствие ума, прежде всего, и сдержанность. Я терпеливо ждал, зная, чего именно жду, и верил: время придёт…

Той мой отказ принял спокойно.

– Духам виднее, – пробормотал он, прежде чем попрощался.

Проводив охотников, я взобрался на облюбованный холмик и стал наблюдать за посёлком Людей. Женщины ходили к реке, суетились у племенного костра, но рассмотреть издалека среди них Утаре мне не удалось.

Прихватив новый лук и колчан со стрелами, я отправился побродить по лесу. Волчицы на этот раз не увязались следом. Хоть и редко такое случалось, но бывало. Ушёл далеко. Вышел к молоденьким соснам. Сюда ещё не доходил. Прошёл метров десять, как под ёлкой в черничнике что-то забилось и загремело…

Тетерев!

Вслушиваясь в удалявшийся шум тяжёлых крыльев, я не переставал идти, поглядывая на деревья. В эту минуту стая тетеревов выпорхнула из кустов, мимо которых я проходил. Птицы опустились на ветки ближайших сосен и елей. Я остановился в нескольких метрах от одного из тетеревов, который, казалось, не обратил внимания на моё приближение. Не отводя от него глаз, нащупал стрелу с зарубкой на древке у оперения – так я метил стрелы с тупыми наконечниками, приладил её к тетиве, прицелился и выстрелил. «Вжик!» – стрела попала в цель, и птица свалилась на землю. Я не бросился тут же её поднимать. Искал других. Их оперение сливалось со стволами деревьев, но вскоре я заметил ещё парочку сидящих чуть повыше на другой ветке. Выстрелил – и снова попал! Хотя попасть в цель метров с десяти для меня уже давно не было сложным, но радости от удачного выстрела это обстоятельство не убавило. Подобрав стрелы и птиц, отправился назад, чтобы вернуться, пока солнце не село.