Кто боится смерти - Ннеди Окорафор

Он отдернул руку.

– Я не знаю, что чувствовать.

– Но вот так – не надо, – сказала я жестко. – Мы с тобой слишком много пережили. К тому же ты выше этого.

– Да?

– Если ты родился мужчиной, это еще не значит, что ты достойней меня, – я хмыкнула. – Не будь как Аро.

Мвита ничего не ответил, но и в глаза мне смотреть не стал. Я вздохнула.

– Ну, твои чувства меня не остановят…

Он накрыл мой рот рукой.

– Хватит разговоров, – шепнул он, приблизив свое лицо к моему.

Затем он лег на меня сверху, из-за масла он двигался плавно. Все тело болело, в голове стучало, но впервые в жизни я не чувствовала ничего, кроме удовольствия. Заклятие обряда одиннадцатого года было снято. Я притянула Мвиту ближе. Ощущения были яркие до слез. В какой-то момент я от избытка чувств перестала дышать. Мвита, заметив это, замер.

– Оньесонву! Дыши!

Каждый кусочек моего тела ликовал. Я никогда не ощущала ничего прекраснее. Я уставилась на Мвиту в недоумении, а он открыл рот и громко задышал, показывая, как надо. Перед глазами поплыли серебристые красно-синие вспышки – легким не хватало воздуха. Я только что пережила смерть, так что мне было легко забыть, как дышать. Я вдохнула, сфокусировала взгляд на Мвите. Потом выдохнула.

– Прости, – сказал он. – Не надо было…

– Заканчивай, – выдохнула я, притягивая его к себе.

В голове гудело. Наши тела слились – полностью, наконец, насквозь. Мвита напоминал, чтобы я дышала, но теперь я его не слушала. Это было невероятно. Вскоре я уже дрожала от возбуждения. Шли минуты. Возбуждение стало настойчивым, потом требовательным. Я не могла кончить. Я была обрезана.

– Мвита, – сказала я.

Мы с ним были скользкие от пота.

– А?

– Я… со мной что-то не то. Я… – я сморщила лицо. – Я не могу.

Он перестал двигаться, и ужасное ощущение в чреслах ослабло. Он посмотрел на меня, роняя капли пота на мою грудь. И вдруг улыбнулся.

– Тогда сделай что-нибудь, женщина-эшу.

Я моргнула, осознавая, что он имеет в виду. Сосредоточилась. Он снова начал двигаться внутри меня, и я тут же почувствовала, будто все мое существо вырвалось на свободу.

– Ооооооооооооо!

Словно издали я услышала смех Мвиты, а потом со вздохом провалилась в сон.

Этот крошечный кусочек плоти все изменил. Отрастить его обратно оказалось нетрудно, и я была рада – хоть что-то важное далось мне легко.

В тот день я вернулась домой. Солнце только взбиралось на небо, воздух и песок теплели. При виде меня мама выкрикнула мое имя. Она сидела на крыльце и ждала. Под глазами у нее были мешки, а длинные косы давно пора было переплести. Я впервые услышала от мамы что-то громче шепота. И при этом звуке мои ноги подкосились.

– Мама! – закричала я в ответ с дороги.

Соседи занимались своими делами. Никто понятия не имел, что мы с мамой пережили. На нас лишь посмотрели со слабым любопытством. Скорее всего, в тот вечер все обсуждали мамин голос. Нам обеим было все равно, что они думают.

Неделю Аро не требовал моего присутствия. И всю неделю мне снились кошмары. Раз за разом, ночь за ночью меня забивали камнями. Меня преследовала чья-то чужая кончина. Днем меня мучила жуткая головная боль. Бинта, Дити и Луйю, которые пришли навестить меня через три дня после инициации, нашли меня в спальне. Я была в ужасном состоянии, пряталась под одеялами и плакала.

– Что с тобой? – спросила Луйю.

Я отбросила одеяло с головы, поразившись, что услышала ее голос. И увидела, как Дити поворачивается и уходит.

– Ты как? Это из-за отца? – спросила Бинта, садясь на кровать рядом со мной.

Я вытерла сопли. Я плохо соображала и поэтому подумала про кровного отца, а не про Папу. Да, все из-за него. По лицу снова потекли слезы. Я не видела подруг несколько дней. Два дня перед инициацией я не ходила в школу и не сказала им ни слова. Дити вернулась и протянула мне полотенце, смоченное теплой водой.

– Твоя мама попросила нас прийти, – сказала Луйю.

Дити раздвинула занавески и открыла окно. Комнату залил солнечный свет и свежий воздух. Я вытерла лицо и высморкалась в полотенце. Затем легла на спину, злясь на то, что мама позвала их сюда. Как мне объяснять им, что со мной? Я вновь отрастила клитор и избавилась от алмаза во рту. А поясная цепочка, наверное, позеленела.

Некоторое время они просто молча сидели, а я шмыгала носом. Не будь их, я дала бы соплям стекать по лицу и капать на постель. Какая разница? Я совсем упала духом и потянулась за простыней, чтоб накрыться ей с головой. Буду их игнорировать. Рано или поздно они уйдут.

– Оньесонву, просто расскажи нам, – мягко сказала Луйю. – Мы будем слушать.

– Мы тебе поможем, – сказала Бинта. – Помнишь, женщины помогли мне во время обряда одиннадцатого года? Если бы они мне тогда не помогли, я его убила бы.

– Бинта! – воскликнула Дити.

– Правда? – спросила Луйю.

Я слушала Бинту очень внимательно.

– Да. Я собиралась его отравить… на следующий день. Он почти каждый вечер напивается. И одновременно курит трубку. Он бы не почувствовал вкуса.

Я снова вытерла лицо.

– Моя мама однажды сказала, что страх – как человек, который, обжегшись однажды, потом боится светлячка, – сказала я туманно.

И рассказала им все, кроме подробностей инициации. Со дня моего зачатия до дня, когда я забралась в постель и не захотела ее покидать. Их лица застыли, когда я говорила об изнасиловании мамы. Я с некоторым удовольствием заставила их выслушать все подробности. Когда я закончила, они сидели так тихо, что я услышала мягкие шаги за дверью. Которые удалялись по коридору. Весь мой рассказ слушала мама.

– Поверить не могу, что ты все это время все от нас скрывала, – сказала наконец Луйю.

– Ты правда умеешь превращаться в птицу? – спросила Дити.

– Пошли, – сказала Бинта, потянув меня за руку. – Выведем тебя на улицу.

Луйю кивнула и взяла меня за другую руку. Я попыталась вырваться.

– Зачем?

– Тебе надо на солнце, – сказала Бинта.

– Я… Я не одета, – сказала я, выдернув руки.

Снова подступили слезы. Снаружи была жизнь, но и смерть тоже была. Теперь я боялась и того, и того. Девчонки вытащили меня из кровати, размотали мою ночную рапу и натянули через голову зеленое платье. Мы пошли на улицу и сели на крыльце. Солнце грело лицо. Его не застила красная дымка, по земле не ползла нездоровая рыхлая плесень, в воздухе не висел дым, нигде не маячила смерть. Посидев немного, я тихо сказала: