Кто боится смерти - Ннеди Окорафор

Перед моим уходом Мвита повторил мне условия, которые надо соблюсти перед инициацией. Мне это надоело, и я попросила его их записать.

Я опустилась на колени рядом с мамой. Она была в саду – руками рыхлила землю вокруг растений.

– Ну как?

– Так, как можно было ожидать от сумасшедшего.

– Вы с Аро слишком похожи, – сказала мама. Потом продолжила: – Я говорила сегодня с Наной Мудрой. Она рассказала об инициации…

Замолчав, мама пристально посмотрела мне в лицо. Она увидела то, что искала:

– Когда?

– Завтра утром, – я показала ей список. – Вот это все мне надо сделать, чтобы подготовиться.

Она прочитала и сказала:

– Я приготовлю тебе плотный ранний ужин. Куриное карри и сладкий кактус?

Я широко улыбнулась.

Потом я долго лежала в горячей ванне и ненадолго успокоилась. Но с наступлением ночи вернулся мой страх перед неизвестностью. К полуночи изысканный ужин беспокойно булькал у меня в животе, а я думала: «Если я умру во время инициации, мама останется одна. Бедная мама».

Я не уснула. Но впервые с одиннадцатилетнего возраста я не боялась увидеть красный глаз. Около трех ночи закричали петухи. Я снова вымылась и надела длинное коричневое платье. Есть не хотелось, а живот глухо пульсировал – и то и другое указывало, что скоро месячные. Я не стала будить маму перед уходом. Она, наверное, и сама уже проснулась.

– Папа, прошу тебя, будь со мной, – говорила я на ходу. – Потому что мне нужен наставник.

Честно говоря, я не думала, что он меня слышит. Я всегда верила, что, когда человек умирает, его дух остается в доме или иногда навещает его. Я до сих пор верила в это, ведь так было с Папиной первой женой Ньери. Я часто чувствовала ее присутствие в доме. Но Папиного присутствия я не чувствовала. Только прохладный бриз и стрекот сверчков.

Мвита и Аро ждали меня позади хижины. Аро протянул мне чашку чая. Он был теплым, а вкусом напоминал цветы. Я выпила, и мой небольшой спазм ушел.

– Что теперь? – спросила я.

– Иди в пустыню, – ответил Аро, кутаясь в коричневую одежду.

Я повернулась к Мвите.

– Сейчас для тебя важно только то, что впереди, – сказал Аро.

– Иди, Оньесонву, – пробормотал Мвита.

Аро подтолкнул меня в сторону пустыни. Впервые в жизни мне не хотелось туда идти. Солнце только всходило. Я пошла. Шли минуты. В ушах стал отдаваться стук сердца. «Это что-то в чае, – подумала я. – Может, шаманское зелье». С каждым дуновением ветра я все отчетливее слышала, как стукаются друг о друга песчинки. Зажав уши руками, я шла дальше. Бриз усиливался, превращаясь в ветер, полный песка и пыли.

– Что это? – крикнула я, стараясь удержаться на ногах.

Солнце быстро заволокло. Мы с мамой, кочуя в пустыне, пережили три больших песчаных бури. Мы выкапывали ямку и ложились в нее, укрывшись палаткой. Нам повезло – нас не унесло ветром и не похоронило заживо. А теперь между мной и бурей не было ничего, кроме платья.

Я решила вернуться к хижине Аро, но не смогла разглядеть ничего позади себя. Я осматривалась, защитив лицо рукой. Песок хлестал меня до крови. Вскоре он залепил мне веки, глазам стало больно. Я выплевывала песок, но рот тут же забивался снова.

Внезапно ветер поменялся и задул сзади. Он направил меня в сторону маленького оранжевого огонька. Подойдя ближе, я увидела, что это палатка из прозрачной голубой ткани. Внутри горел небольшой костер.

– Огонь посреди песчаной бури! – крикнула я с истерическим смехом.

Лицо и руки саднило, а ноги дрожали. Я пыталась не улететь вместе с ветром. Потом упала внутрь палатки, и меня накрыло тишиной. Даже стенки не колыхались. Палатку ничто не держало. Она стояла прямо на песке. Кашляя, я перекатилась на бок. И сквозь слезящиеся от боли глаза я увидела самого белого человека на свете. Капюшон тяжелой черной накидки закрывал верхнюю половину его лица. Но нижнюю половину я видела ясно. Морщинистая кожа была белой, как молоко.

– Оньесонву, – вдруг сказал человек в черном.

Я подпрыгнула. Он был какой-то противный. Я бы не удивилась, если бы он побежал ко мне вокруг очага с проворством паука. Но он остался сидеть, вытянув длинные ноги. Ногти у него были острые, бороздчатые и желтые. Он оперся на один локоть.

– Тебя ведь так зовут?

– Да.

– Ты из тех, что присылает Аро, – сказал он, и его мокрые розовые узкие губы сложились в ухмылку.

– Да.

– Кто прислал тебя?

– Аро.

– Тогда что ты?

– Простите?

– Что ты?

– Человек.

– Это все?

– Еще эшу.

– Так ты человек?

– Да.

Он порылся в складках одежды и извлек синюю баночку. Потряс ее и поставил.

– Аро меня вызывает, а приходит женщина, – он раздул ноздри, – у которой скоро наступят крови. Очень-очень скоро. Это место священно, между прочим.

Он смотрел на меня, словно ждал ответа. К моему облегчению, он взял в руку сосуд. Встряхнул его и отшвырнул. Мне хотелось протереть глаза, они очень болели. Он посмотрел на меня так гневно, что душа ушла в пятки.

– Ты обрезана! Ты не можешь кончать!.. Кто это допустил?

Я замялась:

– Это было… Я хотела угодить моей… Я не…

– Заткнись.

Он помолчал, а когда заговорил, голос звучал сухо.

– Возможно, с этим удастся помочь, – сказал он себе под нос. Еще что-то пробормотал, а потом сказал: – Сегодня ты можешь умереть. Надеюсь, ты готова. Твоего тела не найдут.

Я подумала о маме, а затем отогнала ее образ.

Человек в черном высыпал содержимое сосуда – кости. Крохотные тонкие косточки, наверное, ящерицы или другого мелкого животного. Выцветшие добела и сухие, некоторые крошились на концах, открывая старый губчатый костный мозг. Они выпали из контейнера и легли так, будто больше никогда не сдвинутся. Будто они уверены. Я посмотрела на разбросанные кости, и мои глаза будто потяжелели. Взгляд словно приковало к ним. Человек в черном долго их рассматривал, а затем перевел взгляд на меня, округлив в удивлении рот. Я жалела, что не вижу его глаз. Затем он натянул на лицо бесстрастное выражение.

– Обычно в этот момент начинается боль. И я слушаю вопли мальчиков, – сказав это, он замолчал, разглядывая кости. – Но ты… – тут он усмехнулся и кивнул. – Тебя нужно убить.

Он сделал скручивающий жест левой рукой. В моей шее что-то хрустнуло, и голова сама собой повернулась. Я застонала. И стало темно.