Сердце зимы - Хелена Хейл

выигрышном положении и с приличной карьерой. А что будет у тебя? Он может позволить себе повзрослеть годам к тридцати, а ты стала взрослой с того дня, как осталась одна с дедом. Я хочу, чтобы ты была моей. После службы мне дадут квартиру, подумай над этим.

Я бы наорала на него, если бы правда едкой кислотой не обожгла сердце. В моем представлении Даня не был типичным парнем, которому от жизни кроме кутежа ничего не нужно. Но он рос вдали от меня, и я не знала, как он меняется. Начала убеждать себя в том, что, насмотревшись на жизнь там, в городе, он со смехом вспоминает девчонку, по уши обляпанную землей и навозом, потную и неопрятную, не такую образованную, как его сверстницы. Да и мое поведение в те редкие летние дни, когда мы виделись, оставляло желать лучшего. Я сама отталкивала его каждый раз.

От необдуманных поступков меня спасло отсутствие интернета. Я не следила за Даней в социальных сетях и наказала Насте не показывать мне его фотографии. В закромах души я надеялась, что Даня еще что-то чувствует, надеялась увидеть послание, письмо, хоть что-то! Глупо, эгоистично. Я заслуживала то, что было под носом. Он – лучшего.

– Агата, – говорила Бозина тем летом, – уже весной мы сдадим экзамены экстерном, и я уеду. Пожалуйста, не обижайся, но, боюсь, Евгению Ивановичу осталось немного, да ты и сама это видишь. И что будет потом? Ты действительно хочешь быть с Виталиком?!

Она не понимала, до чего я страшилась этого «потом». Дедушка – все, что у меня было. Единственный, кто по-настоящему любил меня и кого любила я. Я жила сегодняшним днем. А Виталик… я просто сдалась, наверное. Подумала, что мне действительно нужно чье-то плечо, опора, которая помогла бы мне разделить беды. А кому я нужна была, кроме Витали? Мне казалось, что только с ним мне и суждено быть до конца дней, что я не героиня удачного романа со счастливым концом. Я просто тащила бремя и принимала любые неприятности, не бунтуя. Я не чувствовала к нему ничего, кроме благодарности. Ложась с ним в постель, я представляла другого. Целуя его, я тихо плакала о другом. Но холодное зимнее сердце смирилось, билось спокойно, я думала лишь о дедушке. И в этом была только моя вина, ведь перед экзаменами, перед тем летом, когда я ждала Даню и решила, что, может, пора показать ему настоящие чувства, Виталя принес мне короткое письмо, пришедшее на мой абонентский ящик из Москвы.

«Агата, привет!

Ты всячески игнорируешь меня, хотя я и пытался писать тебе через Бозину. Наверное, я погорячился. Хватит с меня этой выдуманной любви. Надоело видеть твою кислую мину каждое лето. Я начинаю новую жизнь и тебе желаю того же.

Прощай!

Даня».

Короткое и разрушительное послание.

Только вот Виталик, похоже, не ощущал от меня никаких флюидов любви (да и откуда им было взяться?), и это ему не нравилось. И если поначалу, то есть первые полгода отношений, я его ревности не замечала, то потом она стала бросаться в глаза. Он не просто убрал фотографию с Даней, а разорвал ее и выбросил. Это не должно было ранить меня, но в тот момент показалось, что мне сломали вторую руку. Следил за письмами и новым телефоном, хотя номер мой никому не был известен. Однажды Виталя напился и схватил меня за шею, да так сильно, что я начала задыхаться. Он говорил, что не чувствует моей любви и что я все еще думаю о своем смазливом москвиче. А я просто висела над полом с выпученными глазами, смотрела на его кривые зубы, с возрастом лишь пожелтевшие, и недоумевала.

Он, конечно, долго извинялся и клялся, что подобного не повторится. Но я знала его семью. Из такой семьи, по статистике, редко выходят смиренные мужчины. Отец безбожно лупил Виталю все детство, как и мать, и, кажется, стал для него примером, а не антипримером. Виталик сдержал слово. Остался подозрительным, но больше не поднимал руки. А потом ушел в армию. Настя уехала в Москву. Дима вышел на работу к Титову. Тогда чувство беспросветного одиночества впервые завладело мной. Вроде я и привыкла быть одна, но всегда знала – пару раз в неделю Виталя с Димой зайдут узнать, как дела, пригласят погулять, позовут на рыбалку, помогут. Настя прибежит, пригласит в Курск или позовет смотреть романтические комедии. Но они разъехались. И во мне поселилась пустота.

Виталик должен был вернуться через год и поговорить со мной о переезде. Я же с каждым днем все сильнее переживала за дедушку. И не зря. В июне его не стало. Тем летом Даня не приехал, не приезжала и его семья, а к Титовым я идти не решалась.

Когда Настя узнала о смерти дедушки, то сорвалась и приехала в деревню на неделю, чтобы помочь мне прийти в себя. Но я была безутешна, и сейчас, вспоминая, сожалею о своей сварливости и несговорчивости. Я не привыкла лежать пластом даже в худшие дни, даже с температурой под сорок или переломом, но та неделя прошла в настоящем бреду.

Похороны проходили на деревенском кладбище у церкви, где когда-то воспламенился Даня. Тогда я глазами нашла могилу Алика Красильникова и подумала о нем с горечью, и скорбь моя увеличилась вдвойне. Мартынов на всю громкость включил в машине «Кольщика», и мы будто не тихого дедулю-инвалида хоронили, а закоренелого зэка. Но дед обожал Круга, и его любовь передалась мне. На похоронах-то и людей особо не было, лишь ближайшие друзья дедушки, то есть деревенские соседи, Настюха, двоюродная сестра со своей четой, я и Дима.

Виталя накатал безграмотное письмо из армии, которое не тронуло ни одной струны моей души, хотя я и испытывала благодарность. Зато я с удивлением обнаружила, что почтовый ящик мой пустовал. Совсем. То ли Мартыныч почту забирал, то ли терялась где-то.

На следующий день после поминок я лежала в постели, пока Настя суетилась по дому. Смерть дедушки выбила меня из жизненной колеи. Не только горем, которое принесла, а в целом, ведь моя жизнь полностью зависела от его жизни и наоборот. Сбился ритм, курс, я превратилась в судно, застрявшее где-то посреди океана, без связи, компаса, радаров. Тем же вечером пришел Мартынов и поднялся на второй этаж, в мою спальню.

– Э-э, Агатка, – постучался он, тихо прошел и сел на стул возле окна. – Не буду распинаться с сожалениями, ты знаешь, Женька мне был