Сердце зимы - Хелена Хейл

перейти на другой уровень отношений, но сопротивляемся этому и ни за что не признаем. Хотя, ладно, надо отдать Андрею должное – он как раз не сопротивлялся и вытерпел все мои нападки.

– Ты хотела сказать, терпит до сих пор? – я засмеялся, но, поймав ее уничтожающий взгляд, сглотнул и замолчал.

– Так к чему это все, дружок мой?

– Нормально ли это – влюбиться в пятнадцать? Или правильнее думать об отношениях после лет девятнадцати? Сейчас вроде как немодно обрекать себя на брак и прочее раньше тридцати.

Милена полностью развернулась ко мне, испытующе посмотрела и выдала:

– А тебе не насрать?

Я аж покраснел.

– На что именно?

– Что там модно, а что нет? Какая на хрен разница, как живут другие или какие стереотипы теперь в топе?

– Но вы ведь тоже первого ребенка завели, получается, в тридцать с…

– Озвучишь мой возраст, и не посмотрю, что ты сын моей лучшей подруги… – зловеще произнесла она.

Да, Милена всегда была резкой в общении, но преданнее нее я человека не знал, разве что мои крестные – Вова и Аня.

– Дружок мой, Гайка родила тебя в девятнадцать лет. Думаешь, ее не осуждали? Еще как! С пузом на втором или третьем курсе, уже не помню! Но ей было плевать, потому что она хотела, чтобы ты появился, и любит тебя какой-то сумасшедшей любовью, ну, это ты и сам заметил.

– Она просто добрая, ничего в этом сумасшедшего нет, – встал на защиту мамы я.

– Ладно, мне вас не понять. Не это главное. Главное вот что – когда ты принимаешь решение в своей жизни, никогда не думай о том, что модно в обществе. Люди забудут тебя через пять секунд общения и вернутся к своим жизням, которые так же полны ошибок, как и любые другие. Если люди осуждают тебя, помни, скорее всего, они осуждают самих себя! За то, что не решились когда-то на какой-то поступок. За то, что ты рискнул и выбрал себя, а они озлоблены тем, что принесли себя в жертву. Ты меня понял, малыш? Ошибайся, влюбляйся, расставайся, сходись, но только без всяких там мыслей о том, что модно, а что нет!

И вот еще. Есть разница между тем, чтобы поступить так, как хочет твое сердце, или поступить наперекор морали. Ты умный мальчик, ответственный и понимаешь, что если речь пойдет о выборе, от которого кто-то может пострадать (например, если ты решишь обворовать кого-то или поколотить или девушке навредишь), то тут уже подключимся мы и хорошенько надерем тебе задницу.

Надеюсь, ты правильно истолкуешь мою мысль. Но ты должен понимать, что в пятнадцать лет все видится иначе. Дай себе чуть-чуть подрасти.

– Вы с мамой мыслите одинаково, – кивнул я, размышляя над ее словами.

– Если бы, дружок мой, если бы мы мыслили одинаково… – ухмыльнулась Милена.

Вчера мама с Вовой вернулись из Курска. Мама передала мне конверт и три рамки для фотографий из белого дерева.

– Сам решишь, что с этим делать, – сказала она.

Я открыл конверт и увидел несколько фотографий с того дня, когда Агата познакомилась с моей семьей. Мама исподтишка сфотографировала нас в бассейне, еще было две фотографии в беседке. Я решил вставить одну из них, на которой обнимаю Агату, в рамку. Да и фото в бассейне тоже захотелось оставить Агате на память. Третью рамку я оставил себе, чтобы и у меня осталась память об Агате. Мама всегда говорила, что нет лучшего подарка, чем фотография, потому что только фотографии способны заморозить время и напомнить о пережитых эмоциях и людях.

Сегодня мы с Агатой договорились встретиться вечером на луговых качелях. Я не мог найти себе места и пребывал в своих мыслях, не воспринимая разговоры и просьбы, действовал как робот, постоянно поглядывая на часы. Когда, наконец, приблизилось время встречи, я собрал рюкзак и отправился к качелям.

Подойдя к кустам, которые скрывали луг, я увидел Агату. На ней было то самое зеленое платье, в котором я увидел ее впервые. Солнце лупило ей в глаза, а ветер трепал густые длинные волосы, пока она раскачивалась на качелях.

– Можно с тобой? – спросил я, горестно улыбаясь.

Агата, заметив меня, замедлила ход качелей и подвинулась.

– Конечно, садись.

Я снял рюкзак, сел рядом и достал две рамки.

– Вот, на память.

Агата взяла фотографии, пальцы ее заметно дрожали. Она быстро протерла щеки и улыбнулась, вперив влажный взгляд в мое лицо.

– Даже не знаю, смогу ли я видеть их, – губы ее затряслись, и слезы полились беглыми струями.

Лучше бы я снова пережил воспламенение джемпера, чем смотрел на ее слезы. Я прижал ее к себе так крепко, как только смог, поцеловал макушку, затылок, вытер слезы и поцеловал соленые щеки.

– Извини, – сказала она, – очень красивые фотографии. Спасибо большое.

– Тебе не за что извиняться. Я принес еще кое-что.

Вытащил телефон из рюкзака, подключил наушники и протянул один Агате.

– Я не умею красиво говорить, но хочу, чтобы ты услышала одну песню.

Я включил «Whispers in the Dark».

– У тебя хорошо с английским?

– Да.

– Я хочу, чтобы здесь, в деревне, если подумаешь, что я забыл о тебе, ты слушала припев и помнила обо мне, знала, что все именно так, как в этой песне.

Солист пел:

Нет, ты больше не будешь одна!

Когда наступит ночь, я зажгу звезды в небесах.

Только услышь мой шепот во тьме…

Нет, ты больше не будешь одна!

Когда наступает ночь, ты же знаешь,

что я всегда рядом.

Только услышь мой шепот во тьме,

Шепот во тьме.

После песни Агата вернула мне наушник.

– Я запомню это, Дань. Но я привыкла к тому, что люди уходят из жизни и не возвращаются. Я хочу, чтобы ты знал, что я ничего от тебя не требую и не беру с тебя обещаний.

– Возможно, следующим летом я приеду в деревню, но мы можем переписываться. Оставь мне свой номер.

Агата вбила цифры в мой телефон.

– Отлично.

– Дань, – Агата больше не плакала и стала прежней: серьезной и непробиваемой. – Жизнь только начинается, да?

– Да, – кивнул я, понимая, что она имеет в виду, – но я навсегда запомню это лето, Агат. Ты важна для меня, и мне нелегко расставаться.

– Мне тоже. – Агата обняла меня за шею и устроилась на плече, ее размеренное дыхание щекотало ключицы.

– Обещаешь, что будешь писать мне? – спросил я.

– Обещаю, – неуверенно произнесла она.

Я коснулся